«Традиция ислама запрещала…»
Традиция ислама запрещала
описывать в стихах тело женщины
выше щиколотки и ниже ключицы.
Однажды этот запрет был снят,
и поэт Исламкул сказал следующее:
Аллах запрещал нам словами касаться
запретов.
Ланиты, перси описаны сонмом
поэтов.
Хотело перо приподнять, как чадру,
твой подол.
Описывать бедра твои
я испытывал долг.
Довольно — джейранов
и черных миндальных зрачков,
и косы-арканы,
и луны,
и сладостный лал!
Я нищему строки о муках своих прочитал,
и нищий заплакал, и обнял,
и денежку дал.
И вот — наконец!
Ликуйте, поэты!
Настали блаженства века.
Жена, раздевайся!
Смотрите,
свобода — нага!
«Ужели дозволено ныне писать обо всем!»—
спросил христианин,
ответ был приятен, как сон.
Вперед,
мое сердце!
Отныне все будет иначе.
Народ мой несчастный узнает,
как пахнут удачи.
Теряю я разум последний
от радости страшной,
теперь я предамся в стихах
необузданной страсти!
Кумирни обрушились.
Славьтесь,
благие порывы!
Мы идолов страха с размаху бросали с обрыва.
«Свобода!» — кричал я в сердцах,
допуская загибы.
На радости шапку сорвал
и на крышу закинул!
…И вот уже годы прошли.
Я забыл о стихах,
все лезу за шапкой своей.
Не достану никак.
КОРОТКАЯ СКАЗКА
(Философия)
Жил поэт, его звали Наиль,
Это было давно.
Был он крайний невежда,
что, впрочем, не многим дано!
Сочинил он дастан о любви
несливаемых рек,
(если правда сама — неправа,
значит, прав человек).
«Как-то увалень Дон
полюбился толстушке Итиль[13]…»
Можно пересказать,
но короче — легенда о том,
как «сливались в объятии страстном
застенчивый Дон
и подруга его».
Сочинил вдохновенный Наиль.
Наслаждался народ сладкозвучием
песенных строк,
усмехался народ,
но короче— эпоха строга:
взял кетмени народ
и канал прорубил
в свой срок,
стала истинней правды
невежественная строка.
И угасла легенда.
Народ ее больше не пел.
Так бывает,
когда претворяются сказки в дела,
Проходили века,
засорился канал,
опустел,
занесла его пыль.
И —
легенда моя ожила.
КРАСНЫЙ ГОНЕЦ И ЧЕРНЫЙ ГОНЕЦ