Мы спокойны,
мы отстали,
нам, приученным верхом,
надоела жизнь бегом,
мы коней в себя загнали,
возвращаемся пешком.
Не торопимся, вникаем,
многое допонимаем,
то, что раньше пролетели,
просвистели,
проглядели.
Недокапаны капели!
Недосверлены свирели!
Кличи —
это клочья песен,
что в атаке не допели!..
Не до песен, видно, было:
слишком многого хотели.
…Лунный свет в огнях Монмартра.
Он виной или неон?
В сером кумаче поп-арта
щедрым жестом Бонапарта
разорен
Наполеон.
Если так — увы, не тщетны
стоны старенькой кушетки,
сенный свежий запах пледа,
запах канувшего лета,
и опять над миром кони —
стаи разъяренных пони!..
ПОЭТЕССА ИЗ КИШЛАКА КАШМИР
Строкой, печатными листами
размноженные, как эстампы,
заполоняют старый дом
отчаянные грезы — штампы.
Они на столике в прихожей,
они белеют у кровати красавицы,
для всех пригожей.
Она опять решает — хватит.
Протяжно думает о том,
что в этом крае снег и слякоть,
снимаешь угол у старухи.
Кашмира нет, устала плакать,
он был в стихах,
стихи — от скуки.
На стенах темного бетона
очами северных святых
торчат из белого картона
изобретенные цветы.
Из горных сел идут девчонки,
веселые, без биографий,
босые ноги колет гравий,
тропа надежды — не бетонка.
Потуже затянув платок,
смущенно приподняв подол,
зажмурившись, вступала, ох,
в тот первый ледяной поток.
Потом в другой. А третий шире —
и холоднее, не могу!
Какие там цветы в Кашмире,
оставленном на берегу?
Забыла.
…Падали снежинки.
Прошел полуночный автобус.
Она порылась в пачке «Шипки»,
к мечтаньям не спеша готовясь —
о домике с оранжереей,
где в электричестве жиреют,
не зная ни пурги, ни ветра,
ничтоподобные соцветья.
Ее тоска сильнее книжной.
Она стоит в рубашке нижней
на фоне серого окна.
Одна.
РАВНОВЕСИЕ
Снежинка на лицо упала.
Остановились поезда.
Замолкли аэровокзалы.
В горах обрушились обвалы.
Непоправимый образ женский —
одна морозная звезда,
одна ошибка — навсегда,
один мазок, и — совершенство.
…Внушал на золотой трубе
картины чувств районный лабух.
«Мечтай,— я говорил тебе,—
мечта — произведенье слабых.
Расческой разрезай листы
романов будущего века,
они боятся темноты,
они не переносят света.
Не испугайся тех страниц
пустых, белеющих, как поле,
листай и вглядывайся:
в них
мы снова встретимся с тобою.
Еще налепят снежных баб
на поле летнего стыда,
еще проступит на губах
неутверждающее „да“.
Еще согреются сердца
прерывистым потоком речи.
Мы встретились,
и нет конца
непостоянству нашей встречи».
Весенний, перезревший снег
проходит сонно по селу,
неокончательный, как «нет»,
сквозь осторожный поцелуй.
МАЛЬЧИШЕСТВО
Г. Толмачеву
Уснули зимы в желтом январе,
барханы за окном (иль дюны?) стынут,
и в золотистом воздухе пустыни
застыл орел,
как муха в янтаре.
Прощай, мальчишество. Опять прощай,
я все же одолел тебя, мальчишество.
И праздновал победу.
…Серым утром,
листая бурой ночи камасутру,
я снова клял
и клялся —
в этот век,
вот с этого мгновенья жить полезно,
и спорить — круто,
поступать — отвесно,
а если отступать, то только
вверх!