Выбрать главу
V …Завшивевшая змеями башня могильника. Что от ног твоих гладких осталось? Суставы… От рук твоих тонких, крылатых в злости?! От бедер пьянящих — берцовые кости. Горсть позвонков и звенящих ребер — от гибкого стана… А где твои лотосы? А где твои розы, тугие на ощупь, куда они делись?— Осыпались в ночи… Какое бесцелие нас породило? К чему ты стремился, то сникло и сгнило, зачем предрассудков позорных оковы, ужели не хватит позора такого, которого каждому не избежать! Мы к свету стремимся, чтоб тенью лежать, чем выше растенье, тем тень его дальше. Не лучше ль упавшими пальмам рождаться! Не лучше ли людям по глинам стелиться, понять кратковременной радости горе, у тех, кто не падал, спокойные лица. Но те, кто не падал, не знают покоя. Они не поймут, не поверят в такое, что ты могла движением бровей прощать преступника, казнить народы. Смеялись поколения червей, и испарялись почвенные воды, и разрушались кость твоя и плоть, и трещины избороздили свод могильника… Прощайте, о Шамхат, вот до чего вас доведет упрямство…
VI Ишпака отряхнул со штанов прах и пошел, волоча за собою угловатую тень, солнце билось в оливах, смеялось, кривлялось, как Тенгри. "Кто был прав?" А Шамхат? Волочилась за ним, словно белая тень, по дороге, сбивая прекрасное мясо колен, умоляя вернуться!.. (Никак не поймешь этих женщин, нарушают поступками стройность трагических песен. Удивленья достойны подобные метаморфозы.) Уходил он, оставив Шамхат в покоряющей позе…
VII Ишкузы! Я поведу вас туда, где не бывали вы! Я увлеку вас в рай сквозь пелену листвы, вырубим сад Адэм, вытопчем мед травы. Я побывал в раю, и побывайте вы. Чтоб не слабели те, кто сидит на конях, те, кто из века в век стражу несет на краях, пусть не обманут вас тайны чужих жрецов, вещности нет в раю — понял в конце концов. Был я сильней других, стал красивей других, стал я мудрей других, стал ли счастливей их?..
Ему казалось, что он летел в седле, а он трижды стоял в себе. Ему казалось, что он уходил от нее, но если бы он мог понимать холодным жреческим разумом, что начался второй круг проклятия перса, неотделимый от нижнего…
VIII О Дулат, человек бессилен прервать развитие знака, круг неба нельзя оторвать от звена Земли, как Землю со всеми морями, хребтами, Или, нельзя оторвать от корней одинокого Злака. Угрюмый Дулат из-за дерева вышел: — Пошли… Она поднималась, и плечи ее содрогались. Дулат с отвращением вывел коня. и, как труп, обмотав попоной суконной, ругаясь, вскочил на коня и бросил ее на круп.

ПРЕСТУПЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Земля — это круг, перечеркнутый тонким крестом. Четыре дуги в центр глядят с четырех сторон.
I
Белый Шатер с черным верхом стоял в раскаленной от зноя степи в излучине Тигра, близ Харрапы. Судейский шатер — шестикрылое гнездо. Изнутри он устлан круглым белым ковром ики-из с черным мягким крестом во всю площадь. В центре ковра, скрестив свастикой ноги, сидел подсудимый. Ждал судий — старейшин восьми многомужих уруков, в тот день угнетающий зной делал Белый шатер с черным верхом единственным местом прохлады. На дне углубленного Тигра едва ли приятнее рыбам, их потные лица не гладит невидимый ветер проклятий. …Они входили, пригнувшись, садились у стен по кругу, четыре — слева от торя[28], четыре садились справа, не кланялись скуны[29] друг другу, но кланялись молча хану, прежде чем сесть, колени скрестив, и прежде чем сесть, на колени свои положив тяжеленные руки, скуны многомужих уруков клали перед Ишпакой имена родов — железные тамги[30]. Все восемь вождей пришли простить преступнику восемь тяжелых его проступков. Ни у одного урука тамгою не был Щит. Девятым внесли Его, старейшего из старейших. Верховный судья Хор-ахте обязан был не прощать девятого преступленья. Оно могло быть и первым, преступнику не поклонился, к ногам Ишпака не бросил угрюмых достоинств своих. Держал он чашу и меч, недвижно сидя на торе.
вернуться

28

Т о р ь — возвышенное, почетное место у дальней стены, против двери, чтобы свет падал на лицо почетного (торе).

вернуться

29

С к у н — вариант. "Сигун"— букв, "самец", "рогатый".

вернуться

30

Т а м г а — герб, эмблема рода.