На протяжении многих лет люди считали метамодель формой психотерапии. Возможно, это происходило потому, что в книги включались расшифровки сеансов психотерапии, выявлявшие нарушения метамодели клиентом и ошибки терапевта.
Но метамодель не имеет ничего общего с психотерапией. Это мощный, рекурсивный, лингвистический паттерн, используемый для сбора качественной информации. Вот почему, используя метамодель, я всегда начинаю с самого большого блока информации, а вовсе не так, как было описано в «Структуре магии. Том 1».
Цель метамодели — в предельной точности. Нужно задать такие вопросы, которые помогут вам выяснить, как проявляется проблема другого человека. Тогда вы будете уверены в том, что решите только проблему, не коснувшись ничего другого в жизни клиента.
Представьте, что к вам приходит человек и говорит: «Я чувствую себя подавленным». Вам нужно подвергнуть сомнению обобщение (квантор общности), присутствующее в этом заявлении. Спросите: «Каждый момент каждого дня? Даже принимая душ?» Человек наверняка признает: «Нет, не всегда». После этого спросите: «Тогда как же вы понимаете, что чувствуете себя подавленным?» Некоторые отвечают: «Я ощущаю депрессию всегда, когда у меня появляется свободное время». Имея в распоряжении такое средство, как метамодель, можно продвигаться далее. Спросите: «А как вы понимаете, что оно свободное?» И люди отвечают: «Потому что мысли начинают блуждать...»
«Ага, блуждание мыслей» — первая идея поймана. Теперь можно переходить к сбору качественной информации. Спросите: «Что именно происходит, когда у вас блуждают мысли?» Нужно выяснить все детали того, как клиент создает соответствующую обстановку: все возникающие образы, все звучащие голоса, все блуждающие ощущения, все комбинации этих факторов.
При таком подходе вы намеренно представляете опыт как происходящий по воле человека, а не как не поддающийся контролю. Вы говорите: «Значит, если вы представляете себе X, а затем говорите себе У, то вы чувствуете 2...» Данный процесс, проводимый подобным образом, изначально настраивает человека на возможность перемен.
Если мы будем говорить иначе — «У меня депрессия» или «Моя проблема — фрустрация», то глагол превращается в существительное (номинализация). Тем самым устраняется информация о том, что человек сам рисует образы, ведет с собой негативный диалог и сам ощущает негативные чувства.
В каждом предложении отсутствует перформатив (указание на то, кто ответственен за действие, являющееся основой жалобы). Как только удастся его восстановить, ответственность и сила вернутся к клиенту. Я обычно пользуюсь фразой: «Значит, вы хотите мне сказать, что...». Она достаточно эффективно восстанавливает пропущенный перформатив.
Клиент может сказать: «Я несчастлив», и заявить, что «никогда не буду счастлив по-настоящему».
Можно подвергнуть сомнению слово «никогда», а можно поступить иначе. Я могу сказать: «Итак, вы хотите мне сказать, что никогда не будете счастливы». Клиент отвечает: «Да, именно». Я спрашиваю: «И откуда вы это знаете?», потому что человек говорит о состоянии своего разума, а не о природе реальности.
Клиент обычно отвечает: «Я просто знаю это, потому что...» Тут я перебиваю: «Нет, нет. Я не хочу знать, почему... Я хочу знать, откуда вы это знаете». Мне отвечают: «Потому что я никогда и не был по-настоящему счастлив». Я говорю: «Если вы никогда чего-то не пробовали, откуда вам знать, понравится вам это или нет? Может быть, счастье вовсе не стоит тех восторгов, которые вызывает? Может быть, по-на- стоящему счастливые люди на самом деле несчастны? Вдруг они просто притворяются? Все это может быть большим обманом». Тогда клиент припоминает: «Ну хорошо, я знаю, потому что в моей жизни были моменты, когда я был счастлив». Я тут же подхватываю: «Ах, значит, такие моменты были. И каково это было?»
Использование метамодели требует определенной степени отточенности и даже элегантности. Простое механическое повторение вопросов не принесет желаемых результатов. Используемый вами язык должен предрасполагать к переменам. Например, когда я вывожу людей из транса, то предлагаю им «вернуться и вспомнить это плохое чувство в последний раз». Никто не подвергает мои слова сомнению. Я говорю: «Вы ощущаете его?»
Мне отвечают: «Теперь это очень трудно».
Я говорю: «Поработайте над ним еще».
Теперь неважно, вернется ли это чувство в полной мере или лишь частично. Человек уже принял внушение о том, что дурное чувство можно испытать «в последний раз», и так оно и будет.