По-видимому, всегда будут люди, которые скажут, что «этого сделать нельзя», и вот их-то я считаю настоящими пессимистами. В моем детстве нам твердили, что ходить по Луне нельзя. Но мы были на Луне. Мы высаживались там несколько раз, хотя были абсолютно убеждены, что ничего ценного там нет.
Я не сомневаюсь, что мы достигнем звезд. Мы научились летать в космосе — и этим обязаны своей вере в собственные возможности... Мы поверили — и сделали это.
Психиатры много раз говорили мне, что шизофреники, находящиеся на их попечении, безнадежные «хроники». Я не верил этому, считал, что они ошибались и что даже безнадежных хроников нужно освободить.
И многие из них освободились. Это произошло потому, что мы обладаем способностью учиться и развиваться. В на- шем детстве было много такого, что казалось очень важным, а теперь безнадежно устарело. Мы умеем перемещать понятия в разуме таким образом, что они полностью меняют свое значение. Мы способны искажать обобщения, и это делает нас умными и способными на умные поступки.
Мой интерес к гипнозу и измененным состояниям привел меня в самые разные и очень интересные сферы. Поскольку мне хотелось понять, насколько далеко мы можем зайти и существуют ли границы человеческой способности расти и развиваться, я создал три очень важные поведенческие технологии.
Нейролингвистическое программирование, которое иногда называют изучением клиентивного опыта и того, что можно по нему предсказать, лишило гипноз ореола тайны и перевело его внутреннюю структуру в рамки сознания. Конструирование человеческой личности (ОНЕ™) показало, что мы можем создавать для себя совершенно новые состояния и ощущения, причем единственным ограничением является наше собственное воображение. Нейрогипнотическое перепрограммирование (1\[НК™) было создано для использования гипнотического процесса для реструктуризации человека на уровне коры головного мозга.
Меня ужасает, что некоторые люди все еще придерживаются весьма ограниченных убеждений относительно этих сфер науки. Я встречался с разными людьми, преимущественно ортодоксальными христианами, которые говорили, что гипноз — это дело рук дьявола. Я не согласен с ними. Дело рук дьявола — это глупость.
Иногда люди чувствуют себя плохо от одного звучания этого слова, и тогда я предлагаю им назвать это по-другому.
Называйте его гипнозом или «измененным состоянием». Но на практике это не имеет значения. Мне все равно, какое слово мы используем. Мне важно, чего мы можем достичь.
В самом начале моей работы я понял, что люди сами создают себе проблемы, потому что погрязли в привычном циклическом поведении. Я помню, как почти 30 лет назад прочел в одной книге, что шизофреники живут в ограниченной, но повторяющейся реальности. Посещая психиатрические больницы, я понял, что автор был абсолютно прав. Эти люди обладают очень ограниченным поведенческим паттерном, который циклически повторяется, и повторяется, и повторяется. В нем нет вариаций... разве что иногда приходится обедать.
Мне очень нравилось видеть, как эти люди забывают о своей шизофрении из-за одного незначительного события. Но ведь это означает, что они способны сделать то же самое и в другое время, раз им удалось это один раз.
Много лет назад, в день Благодарения, мы с детьми отправлялись кормить бездомных. В нашей церкви благотворительные обеды устраивались каждый год. Но мы делали это по-другому, потому что к нам приходили пожилые люди, не имевшие дома и семьи. Многие из них были серьезно психически больны, потому что как раз в то время Рейган закрыл множество психиатрических больниц, и большинство их обитателей оказалось на улицах.
Поэтому вместо того, чтобы выстраивать их в очередь за тарелками на стойке, мы накрывали столы, как в ресторане. У нас были столы и стулья, скатерти и салфетки. Людей встречали у дверей, провожали их помыть руки перед едой. А когда они возвращались, то их уже ждали. Мы рассаживали их по двое или по четверо. С ними за столами находились и те, кто жил в этом районе.
Меня удивляло то, что, хотя некоторые из этих людей были совершенно безумны, наше к ним отношение активизировало некий старый якорь, и все они возвращались в то время, когда болезни не было и в помине.
Никто не вел себя, как безумец. В зале царили прекрасные манеры и вежливость. Это было очень странно, и я подумал, что наша группа представляет собой исключение. Но они продолжали приходить. Каким бы ужасным ни было их состояние, за столом они сразу же менялись. Они чинно рассаживались, вежливо беседовали друг с другом, были очень любезны и предупредительны друг к другу и к тем, кто их обслуживал. Эти же самые люди на улице воровали еду друг у друга и дрались. Но у нас не было ни одной драки. Мы не слышали ни одного громкого грубого слова. Они поднимались и начинали убирать свои тарелки, а мы говорили: «Нет, нет. Тарелки уберет официант».