Михаил Березин
Траншея
Посвящается
Александру Зайцеву .
Городок был уж слишком аккуратным. Вылизанным до неприличия! У Витька чесались руки основательно погулять киркой по черепичным крышам и свежеотштукатуренным стенам, навалить там и сям различных кочерыжек и шкурок от бананов, а в центре устроить пару зловонных общественных туалетов. Быть может, тогда, в эту сумасшедшую жару, его мохнатый свитер смотрелся бы немного приемлемее.
А так и свитер смотрелся неприемлемо, и немецкие слова в подобную жару в голове не желали укладываться. Сколько их туда насильно не укладывай.
Да, он был насильником! Он насиловал немецкий язык с особой изощренностью и цинизмом, не получая при этом никакого удовлетворения!
Когда он красил спортзал с дезертиром Пахомовым, дело с немецким продвигалось успешнее, и удовлетворение какое-никакое было налицо, зато он испачкал белилами свою единственную рубашку, и, вздумай он теперь пройтись в ней по улице, это произвело бы не меньший эффект, чем появление английского королевского гвардейца. И парад бы продолжался до первого полицейского. А виза у него уже давно просрочена.
Вот и кабак. Он приблизился к нему со словарем в руках, словно евангелист с Библией. Кроме словаря у него имелась лишь титановая лопата в целлофановом мешочке, но он зарыл ее неподалеку от автозаправочной станции. Не вламываться же в кабак с лопатой в руках – достаточно и свитера.
В кабаке – аншлаг. За каждым столом – как минимум четыре раскрасневшиеся морды. Сидят в разноцветных майках и хлещут пиво. Стоило Витьку появиться, как все на него вылупились. Сначала на свитер, а потом и на говнодавы – до безобразия стоптанные ботинки сорок пятого размера.
Из всех этих вылупленных физиономий, Витек выбрал ту, в которой угадывался хотя бы легкий намек на дружелюбие. В нее он и выпалил заготовленную фразу. Ищу, мол, работу, согласен на все. Изо рта выскакивали какие-то уродцы: плоды нелепого соития Витька с основами немецкой речи. Но физиономия в ответ неожиданно замурлыкала по-французски.
Значит, нарвался на туриста. Вообще, ничего удивительного, поскольку городок расположен где-то посредине между Берлином и Парижем, и огромные туристические автобусы на улице снуют с такой периодичностью, словно это не дорога вовсе, а какой-то туристический конвейер.
Француз протянул Витьку монету, но тот разразился отборным матом. За милостыню ответишь! Тоже мне, Жан Вольжан нашелся! И француз удивленно отдернул руку. А Витек с надеждой повернулся к другим физиономиям. Но те, по-видимому, тоже оказались французами, поскольку смотрели на него, как на привидение. Словно бы Витек находился за тысячи километров отсюда, в каких-то зловещих и непонятных краях, а между столиками бродил лишь его бледный оптический слепок, легкая тень. Возможно, Витек и засомневался бы в факте своего материального присутствия, если бы не хозяин кабака, который бросился к нему, словно намеревался задушить в объятиях. И сообщил, что у Витька имеется выбор. Либо немедленно убраться, либо прямым ходом отправиться в полицейский участок. На лице хозяина застыло угодливое выражение. Вот чего Витьку больше хочется из предложенного меню, то он без промедления и получит.
Но тут взбеленился Жан Вольжан. Подскочил к Витьку, вцепился в мохнатый рукав и усадил за свой столик. При этом что-то возмущенно ворковал. И демонстративно заказал два пива. Хозяин кабака залился краской, но спорить не стал. Послушно принес два пива, и оба поставил перед французом.
– Ги, – сказал француз, и одну из кружек подвинул Витьку.
На этот раз Витек удержался от отборного мата, тем более, что у него уже давно пересохли гланды. Принялся увлажнять гланды пивом, хоть и не понял, что такое "Ги".
Француз, видимо, чего-то ждал, поскольку ткнул себя пальцем в грудь и еще раз повторил: "Ги". Но Витек никак не отреагировал, тогда француз бросил на стол жменю мелочи и удалился. Заинтересованная морда хозяина кабака всплыла над стойкой, словно луна. Витек торопливо допил пиво и отправился вслед за французом.
И тут до него, наконец, дошло, чего добивался француз. Видимо, тот много путешествовал и бывал на различных экзотических островах. И всякий раз, когда он там говорил "Ги", местных дикарь лупил себя кулаком в грудь, гордо произнося Мбкомбо, или Гаг, или Умбайквили, или Бог еще знает что. А вот он, Витек, оказался не на высоте, сплоховал, не проявил должного уровня коммуникабельности. Что и не удивительно, когда паришься в свитере в подобный зной.
Не прошел он и нескольких шагов, как его нагнал один из французов, заседавших в кабаке. Буркнул по-немецки:
– Ищешь работу?
– Да, – насупился Витек.
– А что умеешь делать?
– Все.
Француз заржал, словно кобыла перед случкой, и навострил лыжи назад в кабак.
Тогда Витек принялся торопливо перечислять все, что умеет.
Выглядело это приблизительно так:
– Штрайхен, баун, грабэн, ладэн…
– Гут! – сказал француз. И протянул Витьку руку: – Пауль.
А потом повел к себе хвастаться домом. Дом был двухэтажный, с мансардой, и лет ему было, по крайней мере, пол ста. Вокруг требовалось вырыть траншею глубиной в два метра и шириной в метр, чтобы стало понятно, в каком состоянии находится фундамент.
– Тысяча марок, – сузил зрачки Витек.
Пауль возбужденно затанцевал на месте. Потом сказал, что работа большая, и он не возражает, если на нее уйдет месяца полтора. Хотя в идеале – месяц. Витек сказал – две недели. Тогда Пауль разъяснил, что он согласен и на полтора месяца, и что месяц – это в идеале. А Витек сказал – две недели. Тогда Пауль окинул взглядом щуплую фигурку и уточнил, правильно ли он его понял. Витек утвердительно боднул головой.
Пауль пожал плечами и проводил Витька в сарай. Часть сарая была отгорожена под птичник, на оставшейся площади хранились инструменты. Витек споткнулся о газонокосилку и чуть не расшиб себе башку.
Из дома принесли топчан. Причем в доме оказалось столько комнат, что пока искали топчан – заблудились. Наконец, обнаружили его на втором этаже. Витек снял с себя рубашку и свитер и брякнулся на топчан.
– Через две недели? – вновь засомневался Пауль.
Витек вытянул вверх два пальца, словно салютовал победу.
За перегородкой ходили куры и петух. Витек прозвал петуха Гимлером.
Когда Пауль исчез, Витек обнаружил среди инструментов именно такую кирку, какой он мечтал измочалить город. Тогда он пошел на автозаправку и вырыл лопату. Лопата была из титана: его сосед работал на крупном заводе, где для своих делали лопаты, которые никогда не тупились. А еще – тяпки и ведра. В титановых ведрах было хорошо вываривать белье.
У запасливого Пауля отыскался лишний черенок для лопаты. Витек разделся в сарае, оставив на себе лишь плавки и говнодавы. Те пятьсот марок, которые заработал на покраске спортзала, спрятал в плавки, нагрузил на себя кирку, титановую лопату, совковую лопату и отправился копать.
Титан нырнул в грунт под завязку, и Витек расслабился. Если бы еще солнце не принимало его спину за мясной полуфабрикат… Но когда углубился в землю на пол метра, грунт пошел тяжелый: камни, корни, какие-то кости… Очевидно, на этом месте в палеозое угораздило сдохнуть мамонта. Чтобы не снижать темпа, пришлось копать с присказкой: "Где ж мой клад, черт побери?" Копнул – "где ж мой клад, черт побери?" Еще копнул – " где ж мой клад, черт побери?!" Так до вечера клад и не отыскался.