Но все равно Маня старалась не водить внутрь усадьбы богатых лицейских подруг. Подобающая дворянской семье роспись по штукатурке была только в гостиной, выходящей окнами на улицу, в ее комнате да в маминой спальне. И то рисунки были не оригинальные – копии всем известной канонической классики.
Электричество тоже было только в передней части дома. В остальных комнатах стены были из крашеных бревен, гостевой нужник был холодным, а усадебные службы (сарай и совмещенная с конюшней холопская, где жила пожилая лошадка и два холопа-битюга) освещались дешевым керосином. Маня оправдывала это перед подругами тем, что у керосиновых ламп, как ни парадоксально, карбоновый отпечаток меньше, чем у электрических. Подруги понимающе улыбались.
Садик внутри усадьбы был милым и уютным, с парой плодоносящих яблонь – но гостей сюда водить не стоило, потому что долетала вонь от холопов и лошади, и тут же хранились дрова. Сама Маня давно научилась этого не замечать.
В общем, жили как до карбона. А может, и вообще как в христианском Константинополе – если не считать, конечно, технологических микровкраплений.
Маня давно подозревала, что мама за ней подглядывает: она всегда знала, чем дочка занимается у себя в комнате. Вероятнее всего, мама подсадила на стену клопа – так делали многие родители. Но найти его среди завитков краски было трудно.
Всю стену в Маниной комнате занимала обычная в дворянском доме сцена зверств сердобольской революции – написанная по сырой штукатурке фреска «Убийство фрейлины Бондарчук». Художник работал торопливо, пока не высохла стена, и картина получилась похожей на рисунок из древнего комикса. Поверхность краски была неровной – просто так найти на ней клопа-хамелеона, конечно, не вышло бы.
Маня обнаружила его через софтинку на своей кукухе. Это было пиратское приложение, и мама в таких не рыла. Оно отслеживало микроточку линзы – и нашло ее за минуту. Клоп сидел высоко над фрейлиной, между похожим на дубинку нейрострапоном ранней модели, которым замахивалась обнаженная фемкомбатантка, и играющим на дудочке сердоболом в маске Пана. Самый дешевый на рынке клоп, семейный. Но даже такого Маня вряд ли заметила бы.
Маня поступила хитро – она не стала убивать насекомое. Вместо этого она залезла в мамин почтовый ящик (хакнутый уже давно), нашла квитанцию на клопа и по ее номеру получила код доступа, который вывел картинку на ее собственную кукуху и огмент-очки.
Надев огменты, она выяснила, какую часть ее комнаты просматривают мама и папа. Клоп видел почти все, кроме одного угла у окна. Именно туда Маня стала прятаться, когда хотела спокойно покайфовать или побезобразничать – стелила на полу два коврика для йоги, и было просто отлично.
На кровати в это время оставалось особым образом вспученное одеяло, которое для подслеповатого клопа было неотличимо от спящей под ним Мани. В остальное время она спокойно оставалась у мамы и папы на виду, полагая, что лучше подвергнуться известному злу, чем навлечь на себя неизвестное: на рынке были клопы дороже и замысловатей, которых Маня уже не нашла бы – и увидели бы они все-все.
Но Маня на этом не остановилась. Когда мама легла на пятидневный косметический крио-сон, она по тому же номеру квитанции выписала с ее ящика второго такого клопа, заплатила за него со своей кукухи, подключила к своим очкам и стерла всю возникшую переписку до того, как мама вернулась.
Клопа она запустила под мамину дверь, и он сам залез на семейную гордость – фреску «Купание Сетевых Влиятелей», затаившись между погребальной прорубью и вереницей иззябших голых тел. Теперь Маня следила за мамой точно так же, как мама следила за ней.
Из курса биологии Маня помнила – ее жизнь началась с того, что размороженный папин сперматозоид поместили в маму. На биологии, конечно, не объясняли, как бессмертные банкиры общаются на расстоянии с живыми женами. Примерный механизм был понятен, но самой процедуры Маня не видела. Когда папа приходил, мама запирала дверь.
Маня знала, что у мамы есть два режима общения с папой – бытовой обычный и с видеоотчетом для налоговой. Теперь она выяснила, чем они отличаются.
Когда мама общалась с папой в бытовом режиме, все коммуникации проходили только через имплант – мама в это время неподвижно лежала на оттоманке, как будто под наркозом. Смотреть на это было неинтересно.