— Внутренние демоны толкали меня на ошибки. Мне не заслужить прощения перед тобой никогда…
— Единственный твой внутренний демон — это мой член в тебе в минуты соития, так что заткнись и окончи проклятую мелодию. — Раздраженно выдохнул он, дрожа руками на моих плечах. Я подчинилась, молча и беспрекословно. Последний аккорд.
— Все… — Сдавленно прошептала я.
— Молодец. Первая ступень пройдена. Теперь идем со мной. Практически сорок лет назад ты как-то думала о том, что безумно хочешь быть залитой воском моими руками. А пока я еще не обратил тебя в вампира, ты, как и мечтала, прочувствуешь все наживую. Хотя, и до воска у меня есть одна игрушка. Правда, я дико сомневаюсь в том, что она тебе понравится, но у тебя иного выбора, кроме как терпеть все, что я пожелаю, сегодня тебе причинить, в день шестидесятипятилетия со дня нашей встречи, просто нет. Пойдем в наше с тобой подземелье…
Протянув мне руку, он вывел меня из музыкальной залы и повел по лестнице, с которой на нас взирали хищные черти и замученные ангелы, вниз — в подвал…
— Каково это быть продажной силам тьмы шлюхой?.. — Владислав оскалился в улыбке, натуго стягивая ленты корсетной вязкой на моей спине. Нет. Не на корсете, а именно на спине. Только закончив шить, мрачный мастер сейчас любовался на деяние рук своих, превратив мою спину в корсет с лентами, пока я, только закончив извиваться и стенать от боли, давила в себе рвотные позывы, прикрыв ладонью рот. Терпеть подобное на человеческое тело — это было просто невыносимой мукой. Но у меня не было никакого права показывать свою слабость.
— Щекотно. — Отерев пену у рта выдавила я, полуобернувшись, в сантиметре от его рта.
— Да неужели! Ты, сука, еще сарказм включить решила? У меня даже слов нет. — Резко рванув за ленты, торжествующе и мрачно ухмыляясь, он заставил мою спину выгнуться, а меня — вскричать от боли. — На годы здесь моей единственной подругой и верой стала тишина, пока ты трахалась, с кем попало, шалава. Сейчас ты еще хочешь сказать, что я жесток?.. Да что ты знаешь о жестокости, Лора. Да ничего ты не знаешь. А причинять удовольствие — не то же самое, что причинять боль. По-настоящему я тебя еще не истязал, потому что ты прекрасно знаешь, что я к тебе чувствую. Удавлю и буду рыдать, никогда себя не прощу.
— Причинять удовольствие… — Полухрипя, выдохнула я. — Неверная какая-то формулировка. Причинять можно страдания, боль…
— Уверена в том, что она такая уж и неверная? — Еще раз аккуратно потянув меня за ленты и притянув к себе, Владислав заставил меня коснуться обнаженной спиной своего камзола. Погладив меня по лицу холодной рукой, он выдохнул мне прямо в шею, откладывая иглу с вдетой в нее алой шелковой лентой на алтарь. — Твоя спина — самый прекрасный корсет, который я встречал когда-либо на женщине. Алое на твоей бледной коже — словно закат на Востоке. Там, где красота и мистерия становятся одним. Навсегда. Я не могу тебе сопротивляться, бабочка. Другую бы просто убил на месте, разбив прекрасное девичье личико сапогом за такое количество измен, но ты… Горячая, неверная… По-моему, я прощу тебя раньше, чем должен.
— Это такой оригинальный способ признаться в любви?.. — Я измученно улыбнулась, возлагая его руку на свою правую грудь и сжимая ей ее через черный бюстгальтер.
— Почти что. — Обвив рукой одну из лент, он рванул изо всех сил, выдергивая всю корсетную вязку из меня. Не успела я истерически взвыть, он уже поил меня своей кровью, гладя по голове, излечивая проколы от иглы, вышивавшей узор на моей спине и превращавшей ее в изящный корсет.
— Светоч души моей мой ненаглядный в мрачной картине бытия. От кого-то и весь мир не нужен, от кого-то и одна мимолетная улыбка — все в жизни. — Облокотившись спиной ему на грудь, я прикрыла глаза, приоткрыв рот, пока он гладил холодными пальцами мои губы.
— Скажи еще раз, что ненавидишь всех мужчин, кроме меня. — Тихо прошелестел он мне на ухо.
Вместо ответа я взяла его руку в свои и, коснувшись губами печатки с изображением символа Ордена Дракона, крепко прижалась к ней лбом, без слов опускаясь на колени, не отпуская его руки.
— Хочешь, чтобы я сапоги твои целовала? Я не гордая! Давай. Мне все равно уже. Я растеряла свою гордость в погоне за тобой. В страсти, которая раздавила меня, я утеряла самоидентификацию. — Я прижалась головой к его колену, крепко обнимая за ноги. — Я только хочу обнимать твои колени и сидеть возле твоих ног. Это все, что мне нужно для жизни… Любимый, пожалуйста… Сквозь все миры и времена я лишь тебя любить буду. Что бы ни случилось. Клянусь… Окончи свои испытания. Впусти меня к себе, как равную. Верни меня в нашу жизнь. Я обещаю тебе, что останусь здесь навечно. Что бы ни случилось.
— А это мы проверим. Правда, чуть позднее. Последний порог боли, любимая. Справишься, и все дурное будет позади. — Это было последнее, что он сказал нежным, почти сожалеющим тоном. Злобная маска вернулась на его лицо, исказив все черты до почти что демонических.
Луну застлали облака под звуки ‘Сарабанды’ Генделя. Похоронная траурная мелодия разлилась по подземелью стонущими нотами, когда Владислав надел черную кружевную повязку на мои глаза, а затем взложил на алтарь. Следом он зажег восковую свечу в руке. Это я увидела уже через черную сеть кружева.
— Знаешь, что говорил Леопольд фон Захер-Мазох в своем бессмертном и таком любимом мной творении ‘Венера в мехах’? — Не дожидаясь моего ответа и задумчиво глядя на горевшую неясным огнем, отражавшим блики на стенах подземелья, свечу в своих руках, он добавил. — ‘Кто позволяет себя хлестать — тот заслуживает того, чтобы его хлестали’. Ты заслуживаешь все, что с тобой сегодня происходит, грязная дрянь. Я любил тебя, а ты растоптала меня. Я ждал тебя почти шесть веков, а ты ринулась за светом: за охотниками, другими вампирами, деятелями криминального мира. Будто хоть кто-то из них лучше меня, на самом деле, и не носит в себе своих внутренних демонов… На что ты нас разменяла, дешевая, дешевая проститутка. Путана ты, ночная бабочка. За сколько теперь можно ночь твою купить, а?.. Может, мне и казны не хватит при таком раскладе, Лора. Лора, Лора, я любил тебя. Что же ты наделала, сука…
— Прекрати. Прекрати. Хватит! Меня в жизни никто так не унижал. — Проблеяла я сквозь слезы.
В ответ он рассмеялся. Его голос разносился по подземелью, грохотал, точно звучавший из бездны ада. — Значит, твои молодые люди тебя уважали? Были с тобой наравне? А знаешь, почему они так себя вели?.. Они ведь ничего о тебе не знали, сучка. Они, наверное, часами тебя безрезультатно трахали в надежде на оргазм, которого не последовало. Ты здесь со мной, на моем алтаре, где я лишил тебя детства шестьдесят девять лет назад… Всего пару минут только смотришь мне в глаза с этого камня затуманенным полунаркотическим взглядом, а ведь уже твое поганое лоно истекает и горит дьявольским огнем.
— Ложь. — Только и выдохнула я. — Скоро моих душевных струн ничего, с тобой связанное, уже не тронет. У тебя гиблый дар — уничтожать все чувства, которые к тебе еще в состоянии испытывать люди. Ты живешь пустой жизнью всеми ненавидимого проклятого существа. Каждый в нашем мире хочет твоей смерти. Заметь — не моей, а твоей. Я была последней, кто был на твоей стороне. Но ты и меня умело отворачиваешь от себя. Так что, нет. Умерло мое желание где-то по пути достучаться к человеку в звере.
— А ты сегодня не прекращаешь мне врать, сука. — Сорвав с меня белье и широко разведя мои колени, он всей рукой проник внутрь так, что я только яростно выдохнула. — Сырая, горящая и даже полыхающая тварь. Без всякой смазки я скоро твои гланды нащупаю. Как все-таки юные девушки-интровертки вроде тебя примитивны. Обычные мужики на них и не посмотрят, поэтому они выберут себе идеал и натирают, на него глядя, и пальцы, и лоно до мозолей. А ты — так вообще экспонат. Хоть душу, хоть жизнь тьме и ее порождению продашь, чтобы тебя, мокрую и закипающую, жестоко и злобно оттрахало чудовище. Чудовище в моем лице, в моем прекрасном лице. Я так надеялся, что ты, наконец, сделаешь правильный выбор и уйдешь. Но ты же не можешь. Ты будешь корить меня за то, какая я — тварь, но ныть, молить и продаваться на последнем издыхании, чтобы раздвинуть передо мной. Проклятая наркоманка, ты ничего, кроме глаз моих видеть не хочешь, ничего, кроме моего члена внутри себя, ощущать не хочешь. Ты подпорчена настолько, что тебя не вылечить. Говоришь, я первый, кто издевается над тобой?.. Кто виноват, что только растаптывание волнует тебя и заставляет все мышцы внизу твоего живота сладостно сжиматься. А иначе ты мертва и ничего не чувствуешь. И ведь это пугает тебя гораздо сильнее, нежели страх быть вечно унижаемой мной. Ты бежишь ко мне, панически боясь забыть и предать свои чувства; забыть, кто ты есть; и таким образом потерять себя… Ты боишься лишиться своих чувств и своей боли. Поэтому ты вернулась даже не за моей любовью, Лора, а за кошмаром в моем лице. Ощущать душевную боль для тебя значит вновь расцвести и почувствовать себя живой. И где-то в глубине души ты же знаешь, что никто никогда не мог быть твоим хозяином, кроме меня. Но и любил я тебя без меры, королевой своей считал, а ты бросила меня, вытерла об меня ноги… Теперь умоляй меня трахнуть тебя, суку. Я буду держать тебя в напряжении, но расслабиться не позволю и покоя не дам. Можешь не сводить ноги и не дрожать коленями. Этим ты себе не поможешь. Я буду смеяться в голос, пока шлюха умоляет позволить ей кончить, и если прощу, то я ей разрешу… Карма — зловещая штука, бабочка. Будучи Аниитой Саливан, ты обжигала меня каждым прикосновением к тебе. Теперь будешь обжигаться и плавиться ты сама. Готова к боли, любимая?.. Вот и последнее испытание…