— Да. Пожалуй, ты прав. Но мне это чертовски нравится. Я голодна, Владислав.
Он наклонился ко мне, и я полуоткрыла холодные губы…
Мои клыки слегка покусывали его язык, ощущая во рту вкус слияния солнца и луны — вампирской крови, которая, впрочем, не удовлетворяла мой голод. Хотелось чего-нибудь более теплого. Я льнула к его телу своим, ставшим идеальным. Маленьким и естественным для человека недостаткам фигуры пришел конец. Теперь я была статуэткой из мрамора. Холодной, мертвой и идеальной. В свете луны фарфор кожи — хрупкой, но твердой, светился серебром. Каждый свой вожделенный взгляд граф уже не мог прятать маской холодного и мертвого равнодушия.
— Ну что же. По крайней мере, мы теперь одинаковой температуры, и мне не придется больше мерзнуть и покрываться инеем. — Я сжала его руку в своей. Теперь она казалась мне теплой. По сравнению с холодом и пустотой внутри, сменившими жар. В пылу, жару и агонии после смерти тела и возвращении в сознание умирала моя человеческая душа. И теперь, когда ее не стало, я, наконец, обрела покой.
Это было странно. Тело все еще горело, подчиняясь власти каждого прикосновения графа, но внутри, в области сердца, застыла ледяная глыба, не омываемая кровью. Сердце Лоры Уилсон остановилось здесь, в этой кровати, около двух часов назад. Здесь же умерла и ее бессмертная, данная лишь смертной оболочке душа, чтобы могла возродиться я. Лора Дракула. Как птица феникс из пепла. Мертвый, холодный и бездушный вампир с сердцем, которое не бьется. Новую себя мне еще только предстояло узнать, но не было смысла торопиться, когда вечность впереди.
Смутные человеческие воспоминания о времени, проведенном с ним, канули в Лету, теперь они казались недостаточно яркими. Обостренное зрение наблюдало, как от пальцев Владислава исходили ультрафиолетовые лучи тока, которые в ту же секунду впитывала моя кожа. Кожа, которая, на удивление, быстро регенерировала. Моя обретенная способность заживлять раны дала новое поле деятельности для его извращенного сознания. Каждый день он придумывал новый способ причинить мне боль. Его когти двигались по животу вниз, оставляя длинные полосы крови и шрамы. Для меня иной любви, с отсутствием боли, просто не существовало. Любовь должна быть остра. Ведь она — страсть, она — боль, она — вожделение и смерть. Любовь — теневая сторона души. Она позволяет любому пороку стать дозволенным. Потому что она — движущая сила всех планет. Жизни и смерти.
Острые когти резко вошли в плоть. По моим ногам сочилась кровь, я задыхалась, но не чувствовала боли. Лишь неистовство. Я пила его практически черную мертвую кровь, вонзив клыки в шею, поглощая вампирскую энергию, запечатанную на долгие пять столетий, касаясь грудью его груди. Оказавшись сверху, он развел мои ноги и резко рванул меня за бедра к себе. Пластичность нового тела удивляла меня саму. Холодными стопами я касалась его спины, чувствовала позвоночник. Я могла переломать несколько костей за один раз легким движением ноги. Прикусывая до крови кожу его живота, груди, плеч, я снова добралась до заветных губ. Бедра соприкоснулись, и я ощутила его в себе. Резкими движениями он вгрызался своей плотью в мою, но грубость больше не доставляла мне боли, а лишь заводила. Крылья сами по себе вырвались из спины, и я накрыла ими, как одеялом, бледное тело мертвого любовника. Чем быстрее и резче становился темп содроганий наших тел, тем глубже я вонзалась в его спину когтями, уже чувствуя позвоночник наощупь. Его черные крылья коснулись моей спины, обнимая и переплетаясь с моими белоснежными в тот миг, когда я почувствовала оргазмическую волну обрушившуюся на меня с высоты.
Я откинула голову назад, пока граф сжимал мои руки в своих. Это было ни с чем не сравнимо. Все человеческие ощущения никак не могли передать того, что происходило со мной сейчас. Если бы я была матерью и имела веру, как она, я назвала бы это религией, воссоединением с Богом. Что-то внутри меня сломалось несколько раз, позвоночник выгнулся, мышцы внизу живота сладостно сжались и разжались несколько раз, а затем огонь ударил пламенным взрывом по каждому нерву. Я лежала, судорожно глотая ртом воздух и дрожа всем телом, все еще изгибаясь и хрипя, а по моим глазам стекали слезы. Благоговения и радости. Все, что с ним связано, было болезненно и алчуще.
Я коснулась лица единственного мужчины своей жизни ладонью, а затем его лба своим. Раньше я чувствовала некую связь с ним. После обращения я почувствовала иное, более глубокое. Он дал мне новую жизнь, теперь он был моим отцом и ментором. Хозяином и Богом. Переступая порог замка, я мысленно назвала его своей Вселенной. Для нового определения моей к нему привязанности составители словарей и другие лингвисты еще не изобрели слова.
— Любовь моя. — Я тяжело дышала, касаясь его лица ладонями, целуя в висок и щеку. Обнявшись крыльями, мы крепко прижались друг к другу. — Я всю жизнь тебя ждала.
Он убрал темную прядь волос с моего лица и, нежно поцеловав, прошептал на ухо. — Я знаю. Я тоже ждал…
Ощущение соприкосновения наших крыльев было, как сорвавшийся из ниоткуда пик нежности и блаженства… Все равно что чувствовать друг друга обнаженными плечами.
Я коснулась рукой его крыла, оно было жестким, состоявшим из костной и хрящевой ткани. Удивительно, но каким уязвимым…
Я все еще не избавилась от ощущения, что теперь обоняние видит, осязание слышит, слух осязает, а зрение вбирает в себя все органы чувств.
— Теперь твоя душа принадлежит мне. — Его рука легла мне на грудь. — Больше ты никогда не услышишь биение своего сердца. И даже стук пульса. Возможно, ты скажешь, что-то, что сейчас было — лучшее из того, что тебе пришлось пережить, но когда ты узнаешь все о новой себе, поймешь, какие горизонты теперь перед тобой открываются, научишься управлять своей новой сущностью, нам удастся пережить такие минуты, по сравнению с которыми сегодняшняя эйфория — бледное отражение. И в нашем распоряжении теперь целая вечность. К слову, об отражениях. Идем. Я покажу тебе кое-что. Покажу, кем ты стала.
Он накинул на себя плащ, обернул меня в шелковую кофейного цвета простыню и взял за руку.
Мы взошли по винтовой лестнице, перила которой были украшены каменными розами, на тридцать пятый этаж, в огромный зал, где мебель была накрыта белыми покрывалами, а в центре стояло еще одно зеркало в позолоченной раме только больше по размеру, нежели то, что висело в нашей комнате.
— Это зеркало единственное, способное отражать нас. — Прошептал Владислав, резким движением срывая с меня простыню и откидывая ее на пол. Я даже не почувствовала себя стесненно или пристыженно. Еще один плюс превращения в вампира. Избавление от комплексов.
— Нагота с эпохи Ренессанса считается наивысшей степенью красоты и эстетичности. Чего стесняться? Кого? Мы с тобой единое целое.
— Опять читаешь мои мысли. — Я улыбнулась, стоя к нему спиной.
— Само собой выходит. Слишком уж твое сознание открыто для меня. Всегда было. Например: ты обнаженная, я и зеркало. В первый раз. В день твоего выпускного. Помнишь?
— Я опять переживаю дежавю. Такое невозможно забыть. После этого я и приняла окончательное решение покинуть дом. Весь день меня терзали смутные сомнения о том, правильно это или нет, но когда я увидела тебя, все будто встало на свои места. Я почувствовала, что это правильно. В смысле, строить свое будущее вдали от дома. И я не жалею. Это решение привело меня к тебе.
Я посмотрела в зеркало. В этом я не увидела стеклянной крошки; его гладь была ровной и гладкой, как безбрежный океан, в котором напрочь отсутствовала шероховатость. В этой глади я увидела новую себя.
Длинные, цвета воронова крыла, волосы локонами ниспадали до бедер, кожа блестела серебром в свете луны, высокая грудь, плавный изгиб бедер, идеально ровные длинные ноги… Розоватый человеческий оттенок кожи, усеянный белыми точками, навек утерял свой человеческий цвет. Теперь моя кожа была бледной, жемчужной и тонкой, не скрывавшей сеть полых голубых вен. Отнюдь не идеальное лицо теперь обрело четкие, правильные и немного резкие черты… Единственной данью памяти человеческой девушке по имени Лора Уилсон остались глаза, как и до смерти пронзительно-изумрудные, светившиеся во тьме. Да и сама тьма светилась, как живая. Мои тонкие белые руки обвили шею любовника.