— Неужели ты не замечаешь, как далеко зашла? Остановись, Лора, Бога ради, неужели ты не видишь, что превращаешься в чудовище рядом с ним? Он тянет тебя за собой на дно. Не позволяй ему. Скажи ‘нет’. Не выходи за него. Сохрани те остатки души, что он еще не уничтожил своим дурным влиянием, потому что, уверяю тебя, труп одной бедной крестьянки — это только начало. Когда он с тобой закончит, ты станешь своим худшим ночным кошмаром. Прежде, чем ты сможешь хоть немного его изменить, он пропустит тебя через ад и мясорубку…
Я бросила злобный взгляд на свое отражение и произнесла уже вслух.
— О, не тебе меня учить, мама. Я слушала ровно до того момента, как были произнесены слова ‘Бога ради’. Я ненавижу веру, я ненавижу эту веру в тебе, и хоть ты — всего лишь голос в моей голове, я бы хотела, чтобы ты видела каждую жертву, каждую кровь на моих руках, и знала, что именно твои нездоровые увлечения сделали нас с тобой чужими. Ты выбрала церковь вместо родной дочери. Твой выбор превратил меня в чудовище. Теперь я хочу, чтобы ты видела каждый шаг этого чудовища, захлебывалась кровью моих жертв и прятала глаза, глядя, как я буду погружать мир во мрак в руках сына Сатаны, от которого пыталась меня спасти. Хочу, чтобы ты видела все, что я позволяю ему с собой делать. И чтобы познала ту же боль, которую чувствовала я. Когда ты отрицала меня, не понимала, отказывала в объятиях с детства и как смотрела на меня, узнав о видениях, которые меня изводили. Ты смотрела на меня, как на тварь, не заслуживающую права жить. И теперь я буду это право отнимать у тебе подобных — хороших и верующих людей. И мне больше не нужны твои объятия. Теперь меня обнимает чудовище вместо матери. И вот ведь в чем печальная ирония. Чудовище способно дать больше любви, чем родная мать. Поэтому всеми силами ада заклинаю тебя замолчать и выйти вон из моей головы. — Последнюю фразу я выдохнула с шипением. Голос матери, действительно, смолк после моей речи, обращенной к своему отражению.
Мы были предопределены друг другу еще до моего рождения. Конечно, я не считала, что у меня совсем не было выбора. Я предпочитала думать, что приняла решение любить этого мужчину по собственной воле. Логика, возможно, и была обманной. С одной стороны, я знала, что принуждать любить его, если бы я не захотела, он бы не стал. Но, с другой стороны, он — человек (безумная игра слов, знаю), привыкший получать все, что захочет. Так что, возможно, хоть я и сделала выбор по своей воле, но он эту волю организовал, отсек остальные возможные альтернативные версии моей жизни…
Так или иначе, уже слишком поздно что-либо менять. Все случилось так, как должно было случиться. Или как случилось. Быть может, эта любовь и внушенная, навязанная и спланированная хитроумным пауком, ловко расставившим сети, чтобы поймать глупую и неосторожную, юную и не познавшую жизни муху, но душой я уже мертва. Я не могу чувствовать ничего иное ни к кому иному. Сначала не могла. А теперь и не хочу.
Белое платье сияло в лучах полуденного солнца, излучая золотое и серебряное свечение каждой нитью. Тесный белый лиф был украшен бриллиантами, тугой корсет с шелковыми лентами демонстрировал идеальную тонкую талию и высокую грудь, тесно облегал бедра, спускаясь в пол каскадом с вплетением в белый изумительный тонкий шелк серебряных и золотых нитей, создающих эффект ослепительного сияния платья на свету, не важно, солнца или свечей. Белые лакированные туфли не отличались узорами, но имели устойчивый и высокий каблук. И особого упоминания заслуживала фата, которая оказалась настолько тонкой и прозрачной, что напоминала паутинку, грозившую разойтись на тонкие ниточки под угрозой даже легкого прикосновения. Облачение завершали тонкие белые перчатки до локтей, также украшенные бриллиантами.
За три с половиной часа до свадьбы в замок по моему приглашению нагрянул симпатичный стилист и парикмахер по имени Кейли Джефферсон, около двух часов занимавшаяся моим макияжем и укладывавшая мои длинные волосы в высокую прическу, на которую было израсходовано большое количество шпилек и лака для волос… Черные изящные брови, благодаря макияжу, превратились в тонкие изогнутые дуги, тушь подчеркнула выразительность зеленых глаз, а розовый блеск придал губам некоторое подобие живых, скрыв их мертвенную бледность.
В дверь трижды осторожно постучали. Это оказался дворецкий Роберт.
— Моей госпоже еще что-нибудь необходимо?
И хоть он и не был ни в чем виноват, я почувствовала сильное раздражение из-за вторжения в мое пространство. Перед свадьбой. С пятисотлетним вампиром. Черт…
— Нет. Сделайте одолжение, Роберт. Закройте дверь с другой стороны и оставьте меня наедине с собой.
Клыки непроизвольно заострились и удлинились. Я нервничала и еле держала себя в руках. Надеюсь, жениху не придется ловить меня на вампирской скорости посреди зала. Интересно. Чисто теоретически. Возможно ли упасть в обморок будучи бессмертным кровожадным существом? Потому что, ей-богу, у меня кружилась голова, и подкашивались ноги от недостатка воздуха в легких, и даже дышать сейчас было больно.
Послушно поклонившись и вжав голову в плечи, Роберт удалился, тихо прикрыв дверь с другой стороны, как я и просила. Владислав был прав. Якшаться со слугами нельзя, иначе они начинают попирать твое личное пространство. Откуда мне тогда было об этом знать? Его опыт правления исчислялся веками, а я прибыла в мир, где правит абсолютная монархия впервые… Скрыв лицо вуалью фаты, я покинула свою комнату.
Тронный зал, в котором нам с графом предстояло стать мужем и женой, был великолепен. Ослепительно белые стены полукруглого помещения, на которых были закреплены железные подсвечники с горящими в них белыми свечами, уходили высоко в потолок, наверняка, граничивший с облаками. Пол был устлан лепестками белых лилий. Лилась приятная тихая музыка, тихо словами напевавшая что-то о том, что Боги всем нам помогут. Все гости уже были в сборе, и их количество впечатляло. Мороз пробежал по коже. Я понимала, что среди приглашенных не было ни единого человека. Мой чувствительный слух не разобрал ни биения сердца, ни ритма пульса. И хоть я сама стала вампиром, я еще не отвыкла от человеческой жизни. И понимать, что нахожусь в зале, заполненным прекрасными дамами и их кавалерами, у которых уже несколько столетий не бьется сердце, было все равно необычайно и дико. Они выглядели важными, серьезными, может, даже чересчур напыщенными, а я шла между рядами гостей, вжав голову в плечи. Одна приятная пара — девушка-блондинка в облегающем гипюровом синем платье и темнокожий парень в черном фраке с белой рубашкой под ним, помахали мне рукой и улыбнулись, и тут же в голове я услышала приятный женский голос.
— Счастливой свадьбы, Лора. Я — Каролина, а моего парня зовут Морган.
Я улыбнулась девушке украдкой и мысленно ответила. — Спасибо за пожелание. Мне очень приятно.
Ну что же. Каролина и Морган не выглядели так устрашающе, как остальные. Может, и не все вампиры такие ужасные, какими они мне виделись. Я облегченно выдохнула.
Все присутствующие не-мертвые со своих мест безмолвно взирали на меня. Мужчины — с нескрываемым восхищением, женщины — с долей зависти, и все вместе, пытаясь по взгляду решить, достойна ли я их господина, заслуживаю ли я быть их королевой. Были даже взгляды, исполненные глубочайшего презрения. Чувствуя себя неуютно, я готова была сжаться в комок, когда услышала в голове еще один голос. Стальной, уверенный и громкий, звучавший, как раскат грома посреди ясного неба.
— Не сутулься, девочка. И не позволяй им видеть свой испуг и тревогу. Ты — их королева, потому что сам король тебя выбрал в жены. Какое тебе дело до того, что о тебе подумает стая невоспитанных вампиров?
Я обернулась, пытаясь найти глазами в толпе владельца голоса, когда седовласый, но статный старец лет восьмидесяти на вид с серого цвета стальными глазами, в которых читалась мудрость, как минимум, восьми столетий, а не десятков лет, взял меня под руку.
— Майкл. Я — Ваш посаженный отец. Пройдемте к Вашему трону. Сразу после брачной клятвы состоится присяга королю и коронация. — Произнес он вслух, а затем телепатически добавил. — Выше голову, ровнее плечи. Покажи им всем, кто здесь королева.