— Алан Стэнфилд. — Обладатель одного из самых приятных голосов этого мира протянул мне руку. Я спешно ее пожала.
— Полагаю, мое имя Вам знакомо и нет нужды представляться. — Я натянуто улыбнулась, разглядывая заведующего. Алан оказался голубоглазым шатеном, весьма приятным на внешность, высокого роста, (где-то сто восемьдесят пять) и крепкого телосложения. Во время телефонного разговора, как оказалось, я нарисовала в воображении образ, практически идентичный его настоящей внешности. Разве что не сумела предугадать, что заведующий носит очки.
— Теперь Вы видите, с чем нам приходится иметь дело ежедневно. — С нажимом произнес он. — Просто я хочу, чтобы Вы поняли, что работать здесь — не развлечение, а тяжелый физический труд. Вы еще не передумали?
— Быть может, внешность моя обманчива, и я произвожу впечатление глупой провинциальной инфантильной девицы, но смею Вас уверить, что первое впечатление практически никогда не бывает правдивым. Я не из тех, кто отказывается от своих слов. Любая работа сопряжена с трудностями. Я готова их преодолевать.
На мгновение лицо его помрачнело, затем он попытался выдавить подобие улыбки.
— Что ж, тогда пройдемте в мой кабинет.
Процедура оформления документов не заняла много времени, и, несколько раз оставив свою подпись, я получила спец-одежду — накрахмаленный белый халат чуть выше колена. Покинув кабинет Стэнфилда, я вышла в холл, дабы приступить к своим должностным обязанностям.
Психиатрическая Больница штата Иллинойс в городе Чикаго №14 растянулась на четыре этажа, не смотря на то, что казалась бесконечностью из окна такси. Около семидесяти палат, две зоны рекреации, столовая для медицинского персонала, процедурные…
К моему неприятному удивлению, повар в штате больницы уже числился, так что моей обязанностью назначили разнесение по палатам завтраков, обедов и ужинов, уделяя особенное внимание тяжело больным пациентам. Но вскоре я перестала злиться из-за наличия повара. Пожилой низкорослый и усатый мужчина по имени Мистер Браун оказался таким радушным и открытым человеком, настоящим солнцем этого мрачного заведения, всегда готовым оказать помощь своей неловкой и маленькой помощнице, что уже в первый день мне посчастливилось обрести хорошего друга.
Зарплата моя, в конечном итоге, должна была составить достаточно неплохую сумму, чтобы жить и выживать в мире без родителей, поэтому пока переживать ни о чем не стоило.
С рассветом пришел и второй день работы. Двадцать второе мая две тысячи четвертого года. О, поверьте, этот день мне уже не забыть никогда. После консилиума Мистер Стэнфилд вручил мне меню для пациентов с подробными инструкциями, в какую палату в какое время суток какую пищу я должна была относить. Около получаса, пока вся больница замерла на время сна, я внимательно изучала и запоминала его…
Пока кое-что в меню не показалось мне лишенным смысла настолько, что я отказалась понимать и принимать. Мне было известно, что все семьдесят палат были заняты. В больнице не было свободных мест. И все же…
Напротив номеров шестьдесят шесть, шестьдесят пять, пятьдесят девять, пятьдесят семь, пятьдесят четыре и пятьдесят два в списке стояли прочерки. Все эти палаты располагались на последнем, четвертом этаже больницы, и пациенты четвертого этажа, по всей видимости, все время существования больницы питались святым духом.
— Нонсенс. — Подумалось мне, пока я входила в кабинет Алана Стэнфилда.
— Присаживайтесь, Мисс Уилсон. — Заведующий жестом указал мне на кресло возле стола напротив себя.
— Спасибо, Мистер Стэнфилд, за заботу, я себя комфортно чувствую. В отличие от пациентов четвертого этажа. В меню допущена ошибка. Неужели, если человек психически болен и не отдает себе отчета, в каком мире пребывает, у Вас есть право лишать его пищи и экономить бюджет больницы? А, может быть, блаженным места сего не достается пищи, чтобы Вы во главе персонала имели возможность набивать свой желудок вторыми завтраками? Любопытно, что бы на это сказали власти. Интересно, как Вам сейчас вообще хватает смелости смотреть мне в глаза, зная, что Вы ущемляете права несчастных больных, которых поклялись спасать…
В глазах моих пылал яростный огонь. Я готова была отстаивать свои убеждения до победного конца, ибо то, чему я стала свидетелем, не по людским законам, не по законам гуманности. Такого не должно было случиться ни в одном цивилизованном обществе.
Убийца в белом халате. Вот кем мне сейчас представлялся заведующий Психиатрической Больницы № 14.
Лицо Алана исказила злобная гримаса. Закрыв глаза, он совершил глубокий вдох, вероятно, сосчитал до десяти и медленно приподнялся с кресла. Возвышаясь надо мной подобно рокочущему вулкану, готовому к извержению в любой момент, он процедил сквозь зубы. Его голос, тихий, но звенящий, таил в себе скрытую угрозу, и я, не отдавая себе в том отчета, вжала голову в плечи, словно приготовившись к удару.
— Разве Вы не поставили подпись добровольно, Мисс Уилсон? О чем я Вас предупреждал, когда мы с Вами беседовали по телефону? Что Вы должны работать беспрекословно, выполнять поручения без колебаний и лишних вопросов и стараться держать рот на замке в течение рабочего дня. Вам было дано поручение? Извольте его исполнять по выданной Вам инструкции. Можете быть свободны, Мисс Уилсон. Если посмеете ослушаться и подняться на четвертый этаж, посетить хотя бы одну из палат с прочерками, будете немедленно уволены… — И уже на полтона тише он добавил. — Разумеется, если, конечно, останетесь живы.
Я не сдвинулась с места, все еще испепеляя его взглядом и нервно сжимая руки в кулаки. Он поднял на меня глаза и посмотрел из-под очков, словно спрашивая ‘ты еще тут?’, а затем с нажимом и сталью в голосе произнес. — Можете быть свободны, Мисс Уилсон.
Я вышла, не постеснявшись хлопнуть дверью кабинета заведующего. Он опустился до нелепых угроз. Как никчемно с его стороны. Пережив тиранию матери и сбежав от нее, пережив порядка тридцати кошмаров и выпутавшись из них, мне стал настолько неведом страх, что меня уже начинал подстегивать поиск ответа на вопрос, чем он вообще планировал напугать меня.
На время тихого часа я прилегла на кровать Мистера Уингфилда, который, вероятно, был вызван на процедуры, и сон ненадолго сморил меня. Пригладив растрепанные волосы, полчаса спустя, я вышла в холл, услышав, как кто-то вскрикнул. Весь медперсонал собрался в коридоре, ожесточенно жестикулируя и разговаривая на повышенных тонах. Краем глаза я увидела каталку, накрытую простыней, вокруг которой столпились медсестры во главе со Стэнфилдом. Я оказалась в самом эпицентре событий. Пару раз меня даже чуть не сбили с ног. Идеально белая простыня, которой был накрыт лежавший в каталке, насквозь пропиталась кровью. Заведующий прожег провожатую Мистера Уингфилда яростным взглядом и сквозь зубы прошипел.
— Как? Что случилось?
Медсестры переглянулись, дабы удостовериться, что никто из пациентов их не слышит и тихо произнесли в один голос. — Mortuus.
— Увозите. — Лицо заведующего помрачнело.
Я подбежала к нему.
— Что произошло? Кто пострадал?
Стэнфилд смерил меня пронзительным взглядом, словно решая, заслуживаю я знать правду или нет, затем тихо и коротко произнес. — Старик Уингфилд. Несчастный случай. Эта больница просто разваливается на части. Здесь нельзя больше оставаться.
Он лгал. И я знала об этом. И он знал, что я знаю. Видел это в моих глазах. Тем не менее отчаянно цеплялся за свою ложь.
В двух вещах я была уверена абсолютно точно. Во-первых, старика, который еще вчера предупреждал об опасности, сгубил не несчастный случай. Да, разумеется, больница пребывала не в лучшем состоянии, но и не в настолько плохом, как утверждал Стэнфилд. И, хотя, штукатурка облезла и осыпалась, сама клиника еще держалась крепко. А, во-вторых, Мистер Уингфилд не был сумасшедшим. Стены этого здания были пропитаны злом, которое угрожало каждому, кто здесь находился. В сознании всплыл отрывок из телефонного разговора с заведующим.
— Нам нужны работники всегда.
Разумеется, поток бесконечный. Если каждый день кто-то будет умирать.
Еще один вопрос оставался без ответа. Что медсестры подразумевали под словом ‘mortuus’? Я достаточно разбиралась в языках и понимала, что ‘mortuus’ на латыни — аналог французского слова ‘morte’. Смерть. Или мертвый.