Дедушка глянул на неё так пристально, что она быстро прибавила:
— Я потому спрашиваю, что в последнее время Ивару совсем житья дома не стало. Ты же знаешь: его мама… она заболела. А сестры — они его ненавидят. И постоянно его шпыняют: дескать, он им наверняка родня только наполовину, по матери. А иначе с чего бы он был таким смазливым — когда у них самих внешность строгая? Проще говоря: чего это он — красавчик, а они — уродки? Пока их мама была дома, они, конечно, таких разговоров себе не позволяли. А теперь измываются над братом, как хотят.
2
Мать Ивара, Сюзанны и Карины — Татьяна Павловна — была высококвалифицированной медицинской сестрой. И все окружающие думали о ней: железная женщина, несгибаемый характер. Её не подкосили ни смерть мужа, ни покушение на жизнь сына, ни апокалипсические события, творившиеся вокруг. Ежедневно — а порой и работая сутки напролет — она трудилась в своей больнице. И выглядела даже веселой, так что никто ничего не замечал. Один только Настасьин дедушка порой отзывал Татьяну в сторонку — о чем-то шепотом её расспрашивал. И Настасья как-то раз — неумышленно — подслушала часть их разговора.
— Это правда, — спрашивал Петр Сергеевич, — что те, кого называют безликими, могут выполнять какую-то механическую работу? Если так, то выходит — они сохраняют часть интеллекта.
— Ну, я бы не назвала это интеллектом, — отвечала ему Татьяна Павловна. — Если, к примеру, усадить их на велотренажер и придать их ногам вращательное движение — то да, они станут крутить педали. И будут крутить их, не останавливаясь, пока их не снимут с тренажера. Или же пока они не умрут. Одна из наших сестер как-то раз в конце смены забыла своего подопечного в зале с такими тренажерами — и к утру, к моменту её возвращения, он уже отдал Богу душу. Но её даже от работы не отстранили. Мало, знаете ли, есть желающих ухаживать за такими.
— Но ведь за это неплохо платят, разве нет?
— Платят — если у тех была медицинская страховка. А если её не было, то вся надежда — на благотворителей. Говорят, корпорация «Перерождение» создала специальный фонд, из которого поступают средства на содержание подобных пациентов.
— В любом случае — «Перерождение» на этом не разорится. — Настасьин дед помрачнел. — Сколько такие пациенты живут — год? Полтора?
— У меня был случай: один прожил почти три года. — Мама Ивара произнесла этой без всякой радости. — Молодой был, сильный — до того. Как мы все плакали, когда смотрели на него — на то, что от него осталось.
Настасья — ей тогда было лет пятнадцать — так удивилась, что уже не слушала дальше. Она ни разу не видела Татьяну Павловну плачущей. Даже на похоронах мужа та держалась лучше всех — и утешала рыдавших дочерей и сына. Но, как видно, с тех пор многое переменилось. И что-то начало подтачивать маму Ивара задолго до того, как она сломалась.
После того её разговора с Настасьиным дедушкой прошло года полтора, когда во время одного из ночных дежурств у Татьяны Павловны случился нервный срыв. Ивар под огромным секретом поведал Настасье, что его мама отвела всех своих подопечных — трех женщин и двоих мужчин — к небольшому бассейну, располагавшемуся в подвальном этаже больницы. После чего столкнула их всех в воду — одного за другим. И все пошли ко дну, как мешки с песком. А мама Ивара уселась на край бассейна, опустила в воду ноги — даже не снимая тапочек, — и сидела так, болтая в воде ногами, до самого утра. Пока её не отыскала другая медсестра, пришедшая её сменить.
После этого Татьяна Павловна покинула рижский Общественный госпиталь, в котором она работала. И отправилась в другое лечебное учреждение. В дурдом — как без всякого стеснения заявили сестры Ивара. И Настасья подумала: они почему-то ужасно этому рады.
3
Петр Сергеевич не рассердился на внучкин вопрос о замужестве.
— Всему свое время, Настасьюшка, — сказал он. — Вот погоди: я закончу исследования, над которыми работаю, и тогда, возможно, всё изменится. — И он слегка потер левую бровь — в точности так же, как делал когда-то пропавший Настасьин папа.
— Дедушка, а над чем ты работаешь в своей лаборатории? — Настасья ощутила такой елей в своем голосе, что ей стало немножко стыдно; но уж больно хотелось подловить деда: узнать, наконец, чем он занимается уже столько лет — без отпусков и даже почти без выходных дней.
Но Петр Сергеевич только шутливо погрозил ей пальцем, а потом произнес — то ли с деланной озабоченностью, то ли вправду беспокоясь: