П.П. Уткин. Медаль в честь 50-летия литературной деятельности И.А. Крылова (аверс и реверс). © Русский музей, Санкт-Петербург
Примечательно, что из надписи, отчеканенной на медали, исчезли слова «знаменитый русский баснописец», имевшиеся во всех предварительных вариантах. Отчасти они были следом первоначального замысла юбилея как корпоративного литературного празднества и, подобно аналогичным надписям на медалях в честь медиков, указывали на профессиональный статус юбиляра. С другой стороны, определение «знаменитый русский баснописец» к тому моменту представляло собой неофициальный титул Крылова в культурной табели о рангах. Оно пришло на смену именованию «русский Лафонтен», распространенному в 1810–1820-х гг. Отказ от любых определений при имени Крылова свидетельствовал о следующем качественном переходе – от корифея жанра к классику отечественной словесности. Однако уже очень скоро с именем Крылова срастется другое определение, фактически депоэтизирующее, снижающее его «классический» статус, – «дедушка Крылов».
Парадоксальным образом такое переключение регистра стало следствием высшего триумфа поэта. «Огосударствление» и возведение в ранг национального классика с легкой руки Вяземского[187] обернулись бытовизацией и неизбежным упрощением образа. Несовместимость в одной фигуре «первого поэта России»[188] и патриархального дедушки русского народа неизбежно и быстро привела к вытеснению творчества Крылова в сферу детского и учебного чтения[189]. Решающую роль в этом сыграла включенность концепта «дедушка Крылов» в консервативную общественно-политическую парадигму, которая уже к середине XIX в. утратила культурную продуктивность[190].
Вяземский и сам сознавал, что, «окрестив дедушку Крылова»[191], он невольно создал культурный феномен, который зажил собственной жизнью, не нуждаясь в связи со своим прототипом. Неудивительно, что после кончины Крылова в 1844 г. именно этот образ занял центральное место в еще одном программном тексте, автором которого также был Вяземский.
Он более, нежели литератор и поэт ‹…› С ним живали и водили хлеб-соль деды нашего поколения, и он же забавлял и поучал детей наших. ‹…› Кто, и не знакомый с ним, встретя его, не говорил: вот дедушка Крылов! и мысленно не поклонялся Поэту, который был близок каждому Русскому, –
говорилось в официальном объявлении о подписке на сооружение памятника баснописцу[192].
Триумфальное празднование крыловского юбилея имело еще одно следствие, которым баснописец был обязан взаимной приязни, связывавшей его с министром финансов Е.Ф. Канкриным. Именно Канкрину пришла в голову мысль почтить Крылова особым образом – учредить в его честь именную стипендию. Эта идея лежала в русле формировавшейся в России традиции завершать чествования выдающихся лиц каким-либо благотворительным актом или созданием общественно полезной институции. Так, на празднике в честь Брюллова было объявлено о решении образовать капитал для вдов и сирот художников, а следствием празднования юбилея доктора Загорского стало учреждение анатомической премии его имени.
В связи с тем, что изготовление медали взяла на себя казна, суммы, уже собранные для этой цели, высвободились; 5 февраля 1838 г., при обсуждении вопроса о чеканке медали, Канкрин предложил императору направить их на учреждение Крыловской стипендии и получил одобрение. По первоначальному замыслу, на это требовалось не менее 25 тыс. руб., для чего Канкрин в записке на высочайшее имя предложил, «по соглашении с министром народного просвещения и президентом Академии художеств, открыть ‹…› подписки у каждого из тех по его ведомству и в кругу его знакомых»[193]. Однако очень скоро замысел приобрел иные масштабы. Получастная подписка среди сановных друзей Крылова и их подчиненных превратилась в открытую.
Основным ее организатором стало Министерство финансов. 22 марта в подведомственной ему «Коммерческой газете» появилось официальное объявление от имени министра об открытии, с высочайшего разрешения, подписки, «дабы проценты с собранной суммы были употребляемы на платеж в одно из учебных заведений для воспитания в оном, смотря по сумме, одного или нескольких юношей»[194]. Непосредственное руководство сбором средств Канкрин возложил на своего подчиненного П.А. Вяземского.
187
О впечатлении, произведенном стихами Вяземского на провинциальных читателей столичных газет, позволяет судить обращенное к Крылову письмо некоего Семена Карпова из Ардатова (24 февраля 1838 г.), где, в частности, говорилось: «Князь Петр Андреевич в прекрасных стихах своих превосходно изобразил услугу, оказанную вами и современникам, и потомству; после него никакие уже выражения быть не могут, и как нам, так и детям нашим остается только повторять эти достопамятные стихи и вытвердить их наизусть» (
188
См.:
189
См.:
190
В этом отношении показательно, что уже в 1860 г. при разработке программы памятника «Тысячелетие России» М.О. Микешин не включил Крылова в список выдающихся литераторов, изображения которых планировалось изваять. Имя баснописца было добавлено при переработке этого списка главноуправляющим путей сообщения и публичных зданий К.В. Чевкиным (сообщено А.В. Антощенко). О памятнике см.:
191
КВС. С. 170 (приписка 1876 г. к статье «О жизни и стихотворениях Ивана Ивановича Дмитриева»).
192
О памятнике Крылову // Журнал министерства народного просвещения. 1845. № 1. Отд. VII. С. 22–23.
194
Коммерческая газета. 1838. 22 марта. № 35. С. 137. На следующий день это объявление было перепечатано другими петербургскими газетами, а 30 марта и «Московскими ведомостями» (1838. № 26. С. 212).