Этот праздник по своему значению вышел далеко за пределы своей ближайшей цели – продвижения коммерческого предприятия Смирдина. По сути, сообщество литераторов чествовало само себя и отечественную литературу в целом. Об этом говорит порядок здравиц: уже в первом тосте, традиционно поднятом за государя, подчеркивалось, что он, даровав России новый цензурный устав, стал «воскресителем русской словесности»[49]. Далее шел тост «за здоровье почтенного хозяина»; затем пили персонально за наиболее выдающихся писателей-современников, включая отсутствующих, по старшинству, в том числе за И.И. Дмитриева и Крылова. Тот, со своей стороны, предложил «почтить память отшедших к покою писателей», в основном живших в XVIII в., начиная с Кантемира, а также выпить за «здравие московских литераторов». Последние бокалы были подняты «за здравие всех нынешних писателей ‹…› читателей и покупателей»[50]. Так очерчивалось единое пространство российской словесности, в которое включались как давно почившие предшественники, так и все ныне живущие русские писатели; в него же входили и августейшие покровители литературы, и рядовые ее потребители. Неслучайна и «гордость при виде русских книг, до 16 000 творений заключающих», которую, по словам «Русского инвалида», испытывали гости, находившиеся в помещении библиотеки Смирдина.
Во время обеда ту же мысль об историческом единстве русской литературы выразил старейший из присутствовавших поэтов, 75-летний Д.И. Хвостов. Он приветствовал хозяина праздника небольшим стихотворением «На новоселье А.Ф. Смирдина»:
Употребление в этом контексте слова «юбилей» выглядит несколько курьезным. Ранее в России юбилеями именовались лишь знаменательные даты в жизни царствующего дома и высочайше опекаемых заведений[52]. Под такое определение новоселье лавки Смирдина определенно не подпадало. Хвостов, однако, толкует понятие «юбилей» расширительно, вкладывая в него значение «редкий, особо значимый праздник»[53].
Примерно через год Ф.В. Булгарин, констатируя профессионализацию литературного труда, провозгласит возникновение в России «сословия литераторов», существующего «независимо от других сословий» и посвятившего себя «исключительно обрабатыванию одной отрасли»[54]. «Сословиям» такого рода присуще сознание группового единства и важности общего дела, уважение к своему прошлому и к профессиональным авторитетам. Таким безусловным живым авторитетом практически для всех русских литераторов, к какому бы лагерю они ни принадлежали, еще с середины 1820-х гг. был Крылов. Не случайно первым публичным празднеством «сословия литераторов» и одновременно актом официального признания литературы как реальной общественной силы стало празднование его литературного юбилея в начале 1838 г.
Организатором юбилейного торжества в честь Крылова могла бы выступить Российская академия, членом которой баснописец был с 1811 г. Еще в 1823 г. она присудила ему Большую золотую медаль, а в марте 1837-го приняла единогласное решение заказать на свой счет его портрет и «поставить в зале собрания»[55]. Однако Российская академия никогда не отмечала юбилеи своих членов, а действующих литературных обществ в столице на тот момент не было. Петербургский Английский клуб, в который Крылов вступил в 1817 г., имел традицию устройства больших торжественных обедов (как «годичных», так и по случаю собственных юбилеев, а также в связи с важнейшими государственными празднествами)[56], но и там не было принято чествовать таким образом отдельных членов. В отсутствие институций, способных взять на себя такую инициативу, замысел почтить Крылова особым праздником от имени литературного сообщества зародился в частном кругу. Это произошло в начале ноября 1837 г.
49
Имеется в виду цензурный устав 1828 г., более разумный и гибкий, чем «чугунный» устав 1826 г. Ср. с вариантом того же тоста: «Здравие государя императора, сочинителя прекрасной книги “Устав цензуры”» (КВС. С. 91).
50
51
Дамский журнал. 1832. Ч. XXXVII. № 11. С. 168. «Все гости были писатели, в том числе Жуковский, Пушкин, Крылов, – сообщал Хвостов издателю «Дамского журнала» П.И. Шаликову, посылая ему для публикации свое стихотворение. – Стихи мои приняты со всею братскою похвалою и в ту же минуту, во время обеда, напечатаны у хозяина в типографии» (Там же). Впоследствии текст Хвостова воспроизвел Смирдин в своей преамбуле к альманаху «Новоселье» (СПб., 1833. С. VI).
52
Ср. пролог М.М. Хераскова «Счастливая Россия, или Двадцатипятилетний юбилей» (1787), посвященный годовщине восшествия на престол Екатерины II, и описание праздника в честь 25-летия начальствования императрицы Марии Федоровны над Воспитательным обществом благородных девиц, озаглавленное «Достопамятный юбилей» (Отечественные записки. 1821. Ч. 8. № 20. С. 443–453). Из более поздних фиксаций слова в данном значении укажем на письмо Пушкина к М.Л. Яковлеву (9–15 октября 1836 г.): «Нечего для двадцатипятилетнего юбилея изменять старинные обычаи Лицея» (
53
Позднéе близкое значение (‘торжественное празднество по поводу 50-летия или иной крупной даты’) зафиксирует в своем словаре В.И. Даль, иллюстрируя его режущими современный слух словосочетаниями «юбилей пятидесятилетия службы» и «юбилей тысячелетия Руси».
54
55
См.: