Наконец мужчина поднялся на ноги и обратился к призрачному филину:
— Сначала я хотел тебя отпустить, как сюда прилечу. Но раз в Гусевке непонятное лихо, то прости, не отпущу. Служи три дня и три ночи, как положено.
— Уххухухухуху! — громко и гневно вскричал филин.
От этого крика с ветвей взлетели и в панике заметались лесные птицы — дятлы, сойки и прочие.
— Успокойся, ну! Я сам не хочу тебя держать. Но очень надо. Пожалуйста, послужи мне до срока. Чует моё сердце, хапну тут лиха. Помоги, а?
— Угу, — с неохотой подтвердила призрачная птица.
Обрадованный Ефрем прочитал заклинание, и огромная птица уменьшилась до такого размера, что поместилась бы в ладошку. Ведьмак спрятал филина в чемодан и пешком направился в деревню.
Пока он шёл, совсем рассвело. Нарядное утреннее солнце согрело землю, и день обещал быть ясным и тёплым.
И в такой день ещё более жуткой и странной казалась Гусевка. Ведьмак шёл по улицам, и у него вставал ком в горле, а в животе неприятно кололо.
В деревне было пусто и тихо. Не бегали по улицам ватаги шумных ребятишек, не сидели на крылечках и лавочках старики. И взрослых было не видать, не кололи дрова мужики, не шли к колодцу с вёдрами бабы…
Только мелькнёт где-то вдали человеческая фигура, быстро прошмыгнёт по улице, и снова никого.
Привычно перегавкивались собаки, кое-где мычали коровы. Но людей на улицах не было. Ворота заперты, ставни закрыты. И это утром-то!..
Везде ощущалось присутствие чего-то больного и чуждого. Оно было разлито в воздухе, давило на сердце и навевало уныние.
“Чумная деревня”, — подумал Ефрем.
Из домов по пути не доносилось ни звука, но Ефрем чувствовал, что в домах есть живые, и что за ним, идущим по улице чужаком, наблюдают. Ощущение было не из приятных.
Ведьмак подошёл к ближайшей избе, бесцеремонно постучал по забору и во весь голос крикнул:
— Эй, хозяева! Есть кто дома?
В тишине громкий и уверенный голос Ефрема прозвучал неестественно и даже немного кощунственно. В доме зашуршало, но никто не вышел.
— Не бойтесь, я свой! Спросить надо!
Ставни распахнулись, и выглянул рябой мужик.
— Чего тебе? Ты кто такой?
— На свадьбу иду, к Родиону Пряхину.
— На свадьбу? Ну-ну. — горько усмехнулся мужик. — Зря пришёл, добрый человек. Не до свадеб нынче.
— А что случилось?
Мужик помолчал, пожевал губами, раздумывая, стоит ли говорить о таком. Ведьмак его не торопил. И наконец рябой вполголоса сказал:
— Мор у нас. Хворь неведомая людишек косит.
— Давно?
— Почитай, две недели как.
— И много умерло?
— Ну как… — мужик стал загибать пальцы. — Рыжовы, Никодим с Анисьей, дочь ейная, потом старики Пахомовы, ещё мать у Гришки Косого. Седовы слегли все, но у них умерли дети малые и старик, а у Смолиных четверо взрослых померли, остался вот мальчонка один…
— Понял-понял, много. Спасибо.
Ефрем торопливо попрощался, и рябой захлопнул ставни.
Теперь ведьмак был в полном замешательстве. Где-то в груди ворочалось и царапало тяжелое, неприятное чувство. Совсем не этого он ждал, когда собирался сюда! Он готов был встретиться с местом, где провёл юность, увидеть, что изменилось. И конечно, ему хотелось посмотреть на Анисью, поговорить с ней… А тут такое! Умерла от болезни. Болезни, странной, явно колдовской, которую кто-то наслал. Но зачем? И кто мог сотворить такое с целой деревней?
И в этот миг ведьмак понял: пока он не выяснит, что случилось, и не избавит Гусевку от мора, он никуда не уедет.
…Родственники встретили Ефрема бурно, со слезами, радостными криками и объятиями. Все хором что-то говорили, плакали, жаловались и просили о помощи.
Прошло довольно много времени, прежде чем установилось спокойствие. И тогда Ефрему рассказали про загадочную болезнь.
…Всё началось, когда в Гусевке выкопали новый колодец. Первыми заболели те, кто пил из него воду и жил рядом, в том числе и Анисья с мужем. Тогда колодец заколотили и для надёжности накрыли сверху камнем, но было поздно — неведомая хворь пошла по деревне.
Сначала появлялась красная, нестерпимо зудящая сыпь, потом сильный жар и кашель с кровью. Два дня, и человек мёртв. А если не умер сразу, то человек долго лежит в бреду и ослабевает так, что с трудом встаёт. Болеют и умирают только люди, домашней живности хворь не коснулась.