Орлов признавался в совершении инкриминируемого ему деяния: рано утром, еще пьяный, возвращаясь с Москвы-Третьей, где морально неустойчивые люди из числа проводников вагонов с вином предлагают другим морально неустойчивым лицам свою продукцию, он случайно оказался в зале, увидел запечатлевшийся мгновенно в воспаленном мозгу шифр автоматической камеры хранения…
Задержанный ставил вопрос об освобождении от наказания:
«Для борьбы с такими, как я, случайно оступившимися, надо искать новые гуманные решения…»
Однако не закрывал путь для переквалификации действий по другим статьям Уголовного кодекса Федерации, предусматривающим меньший срок наказания:
«Я не собираюсь на этих страницах приводить оправдания в доказательство своей невиновности. Мне просто хочется здесь с беспристрастностью и скрупулезностью хорошего адвоката еще раз, но уже чисто умозрительно пройтись по всей своей короткой жизни с целью анализа всех причин и факторов, приведших меня к совершению преступления, к моему моральному падению.
Прошу простить мне несколько необычную форму и тон описания, но заранее искренне заявляю, что за необычным оформлением скрывается правда и только правда…»
Заканчивал он так:
«Прошу также извинить мне то, что, не владея в совершенстве юридическим языком, я воспользовался любезной помощью своего друга, который, надеюсь, справился с этим несравненно лучше, чем я».
— Орлова! — уточнил Холодилин, дочитав заявление. — И через пятнадцать минут из той же камеры Савватьева!
1 января, 16 часов 30 минут
Между центральным залом и входом в метро Денисов увидел женщину в искусственной дубленке. Лицо ее показалось ему знакомым. Женщина вела мужчину в куртке и сапогах. Спутник спотыкался, хотя пьяным не был. Прохожие оглядывались вслед.
«Орловы! — вспомнил Денисов. — Значит, грузчик невиновен?!»
После всех перипетий этих суток, смены надежд и разочарований Денисов впервые по-настоящему почувствовал усталость.
«Съездить домой?» — Он колебался.
Подумав, Денисов вернулся в камеру хранения. Здесь снова был полный штиль. Примерно третья часть ячеек пустовала.
Одинокая пассажирка — дама в шубе и меховой шапке, похожей на тиару, — закрывала ячейку у входа. Денисов с секунду наблюдал за ее нехитрыми манипуляциями: быстро повернув каждую из рукояток, дама захлопнула ячейку, не записав шифр.
Денисов подошел ближе.
— Добрый вечер. Правила, между прочим, не рекомендуют набирать вместо шифра год рождения. Рискованно, извините.
— Почему? Разве вы знаете, сколько мне лет? — Дама еще раз дернула за рукоятку и насмешливо улыбнулась.
— Это узнается просто. — Он подошел к ячейке и обеими руками стал быстро перекручивать шифратор.
— Ну, — торопила женщина.
Денисов в последний раз повернул диск. Раздался характерный щелчок — дверца открылась.
— Вы опасный человек: мне, между прочим, еще никто не давал моих лет. — Дама открыла сумочку и быстро подкрасила губы.
Денисов не ответил. Из бокового отсека появился Порываев. Он казался непричастным ко всему, что происходило в автокамерах, — несмотря на символ власти — ключ от ячеек, с которым никогда не расставался.
Денисов знал ребят Подмосковья — валеевских, белостолбовских, с их романтическими прическами и правилами хорошего тона, которые предписывали внешнее спокойствие, даже развязность во всех случаях жизни, особенно во взаимоотношениях с милицией и любимыми девушками.
«Любимая девушка! Вот оно! — подумал Денисов. — Как это мне не приходило в голову?! Эта отрешенность, ночные приезды на вокзал… У него появилась девушка, он думает о ней. Где она живет? Видимо, не в Москве и не в Белых Столбах — тогда бы в два часа ночи он не попал на вокзал… Господи, как просто! Она живет между Москвой и Белыми Столбами, ближе к Москве. Он провожает ее с последней электричкой и успевает только на ту, что идет на отстой в Москву».
Порываев не замечал инспектора. Лишь подойдя ближе, он словно почувствовал что-то, подозрительно посмотрел в его сторону.
— Слыхал, скоро на свадьбу пригласишь, — сказал Денисов, — правда, что ли?
Дежурный не ответил.
— По-моему, я ее знаю. Она на семь одна ездит…
Все они, жившие на линии и приезжавшие на работу в Москву, были «расписаны» по времени отправления утренних и вечерних электропоездов.
Порываев поколебался. Денисов понял: ответ на его вопрос будет дан в наиболее независимой форме.
— На семь одна она сроду не ездила. — Порываев цыкнул зубом. — На семь шестнадцать, а по пятницам и вовсе на семь двадцать девять!
Денисов понял, что не ошибся. Порываев хотел что-то добавить, но его позвали.
Денисов прошел в дальний отсек. Молоденький милиционер без пальто, в форменном мундире, по-домашнему, бродил лабиринтами камеры хранения, следуя какой-то известной ему одному системе — наступая на белые мраморные квадраты и старательно пропуская другие.
В углу стояло несколько деревянных тумбочек-подставок, для пользования ячейками верхнего яруса. Денисов присел на одну из них. Здесь, вблизи стальных сейфов с их ячейками и шифраторами, мыслилось значительно яснее и четче, чем в кабинете.
В том, чтобы открыть ячейку, в которой вместо шифра набран год рождения, ничего трудного нет. Не надо даже примерно знать возраст пассажира: число возможных цифровых перемещений существенно уменьшится. Вместо десяти тысяч, как обычно, останется сорок-пятьдесят. Но как преступник узнает, в каких ячейках набран год рождения и в каких нет? Ведь не крутит же он все шифраторы подряд!
Денисов достал блокнот. Кроме новогодней записи о младшем лейтенанте флота, здесь была еще одна, сделанная наспех, той же ночью. Денисов с трудом ее разобрал.
«Работник автоматической камеры хранения, которого все на вокзале знают, не станет совершать кражи подобным образом, — Денисов записывал слова полностью, не любил и не умел сокращать, за что на юрфаке получил прозвище Медлитель, — перемещая похищенные вещи из одной ячейки в другую, он вдвое увеличивает вероятность быть замеченным дежурным сотрудником милиции либо администрацией».
Денисов еще утром хотел сказать об этом Блохину, но за весь день они так и не увиделись. После допроса Орлова Блохин уехал в Белые Столбы, проверяя показания Порываева.
Теперь Денисов внес в блокнот дополнительные записи:
«Преступник переносит вещи в другую ячейку, чтобы как можно меньше времени находиться у обворованной. Вывод: он не знает в лицо хозяина вещей».
И еще:
«Преступник берет только деньги и ценные вещи. Чтобы украсть из трех ячеек, он, наверное, открыл десять. Отсюда странные и на первый взгляд бессмысленные перемещения чемоданов, о которых говорил механик».
1 января, 17 часов 20 минут
На дверях ближайших столовых висели стандартные объявления «Санитарный день». Денисов сел в троллейбус и стал смотреть в окно, подыскивая, где бы можно было поесть.
В одном переулке он увидел подъезд, к которому небольшими группами шли люди. Подъезд был неярко освещен, но в боковом огне мелькнули витрина буфета и белый халат.
Уже внутри он узнал, что здание арендовано клубом служебного собаководства для ежегодной отчетной конференции. Регистрация делегатов заканчивалась, с началом работы совещания должен был закрыться буфет. Тем не менее Денисов успел плотно подкрепиться стаканом сметаны, холодными сардельками, пирожками с мясом, выпить чаю и бутылку лимонада. У него сразу поднялось настроение.
— По-моему, Мини-Брет немного сыроват, — заметив, что Денисов покончил с едой, доверительно шепнул его визави, мужчина с маленькими чаплинскими усиками.
Денисов неопределенно пожал плечами.
— Сыроват. Кроме того, уши у него определенно легковаты!
Стоявшая в очереди у буфета женщина обернулась: