— Явор-три! Я — Седьмой, преследую «Москвич», квадрат «Борис-6»…
До поста ГАИ оставалось не более шести — восьми километров.
— Вон они! — крикнул шофер и осекся.
«Москвич» развернулся и теперь двигался навстречу со скоростью, какую позволял ему мотор. Пустое шоссе было безлюдно. «Москвич» быстро приближался.
— Они пьяные!
— Включите сирену, — приказал Гонта.
Сирена сурово взвыла.
— Водитель машины двадцать два тринадцать, — успел крикнуть Гонта в микрофон, — приказываю остановиться! Приказываю…
Прогрохотало эхо:
— И-ха! И-ха-ху! И-ха!
— Остановиться!
Сзади Гонта почувствовал впившиеся в спинку сиденья пальцы Бржзовски.
— Ложитесь! — крикнул он.
На мгновение стали необычно ясно видны лица людей в машине. Тот, что сидел за рулем, спустился вниз, чтобы во время столкновения избежать удара рулевой колонки. Только глаза и лоб мелькнули в стекле. Его спутника не было видно совсем, и лишь Шкляр смотрел на дорогу невидящим равнодушным взглядом.
— Я Явор-три, вас вижу! — донесла рация.
За несколько метров до точки, где машины должны были встретиться, обе боковые дверцы «Москвича» приоткрылись. Все, что разыгрывалось на шоссе, было актом полнейшего безумия, на переднем сиденье никого не было. Внезапно, в последнюю долю секунды, над рулем появились руки Шкляра. «Москвич» вильнул в сторону у самого крыла милицейской машины, не удержался, влетел в кювет.
Когда Гонта вместе с водителем подбежали к машине, из нее на четвереньках выползал совершенно пьяный пухлый человек.
Рядом взвизгнули тормоза.
— Требуется помощь? — спросил автоинспектор «Явор-три».
Серьезных повреждений ни у кого не было: пьяных судьба бережет. Пока «Явор-три» с сержантом занимались автомобилистами, Гонта помог художнику выбраться из кювета.
— Плечо немножко… — сказал Шкляр.
— Переходите в нашу машину. Лотерейный билет с вами?
— Он фальшивый, я его сжег, — скрывать не имело смысла. — Покупатели знают, вот и хватили с горя…
Гонта посмотрел на часы, времени оставалось в обрез.
— Может, успеем!..
— А вдруг я не узнаю его? — спросила Бржзовска. Едва художник оказался в безопасности, она утратила ко всему интерес и лишь мельком взглянула на Шкляра, когда тот сел рядом. Впереди ждало Клайчево. — Ведь почти тридцать лет прошло…
И вот Ненюкову поступили по рации первые сообщения: человек, вступивший в переговоры с Кремером, взят под наблюдение. Из бухгалтерии гостиницы, откуда он звонил писателю, человек почти бегом направился в кафе под красным металлическим петухом, где за столиком его ждал «сам». Голландское полотно и другое, что требовал Кремер в обмен на «Апостола Петра», ожидавший за столиком должен был лично в портфеле доставить на автостанцию. Спрут и его сообщники спешили.
Некоторое время рация молчала.
Ненюков не отходил от окна. Держался он привычно спокойно, ничто не ускользало от его взгляда.
— Внимание! — услышал Ненюков внезапно. — Зафиксировано посещение объектом заброшенного строения на Мукачевской улице… По выходе из дома Спрут имел при себе сверток!..
Теперь стал известен и тайник. Службы, обеспечивавшие операцию «Невод для Спрута», работали со все возрастающим напряжением.
Неожиданно заработал телетайп.
«Клайчево РОВД подполковнику Ненюкову…»
Как будто невидимая рука дотянулась до каретки, и помещение разом наполнилось трезвым заводским стуком. Ненюков не вздрогнул, не подбежал к аппарату. Гонта не мог находиться на другом конце телеграфного провода, но, если бы это все-таки был он, приостановить операцию Ненюков уже не мог.
…Обратилась к дежурному по областному управлению внутренних дел в Ужгороде и пояснила что лотерейный билет был найден ею в парке клайчевского замка…
«Ага, Вероника!» — подумал Ненюков.
Как он и предполагал, фальшивый билет Веронике подбросили, потом о нем чудесным образом стало известно двум весьма сомнительным личностям — Пухлому и его другу, Вероника противилась сделке, вывесила в парке объявление, которое читал Гонта, однако…
Механическая рука продолжала выстреливать текст, стремительно подбрасывая четкие строчки:
…После отъезда Шкляра неизвестное лицо предупредило по телефону о том что лотерейный билет подделан…
В этом месте аппарат неожиданно запнулся, и продолжение последовало сочным латинским шрифтом, видимо, телетайпист в Ужгороде от волнения нажал не тот клавиш:
…Primite meri rocicka…
— Сообщите, что силы брошены на поиск Шкляра, — сказал Ненюков, — в операции «Невод» участвует минимум инспекторского состава…
Он ни на минуту не позволял себе отвести взгляда от автостанции. Пассажиры там все прибывали, но посадка пока не началась: шофер «Икаруса» был вызван к инспектору ГАИ.
Связистка продолжала радиопоиски Гонты.
— Перед самым Клайчевом впадина, — в который раз принимался объяснять Молнар, — оттуда разговаривать бесполезно, ничего не слышно…
Ненюков кивнул.
В эту минуту у автостанции появились работники выставки: Позднова, Мацура, Пашков…
В дымке неестественного, пронизанного светом «юпитеров» сиреневого воздуха, по главной аллее парка двинулась странная в этот весенний день процессия. Мерно качали головами запряженные в одинаковые серые фурманки низкорослые кони. Перекликались с козел солдаты. Проводники сдерживали вырывавшихся из металлических ошейников — парфорсов сторожевых собак.
Так было.
В фурманках под охраной увозили из Клайчевского замка для отправки в Маутхаузен и Освенцим пожилых, больных и детей. Мало-мальски здоровые шли сами. Много было среди них арестованных «за помощь неприятелю», «за измену государству», «за действия против управления, а равно как и против рейха», но еще больше подозреваемых в связи с партизанами, нарушивших «закон об охране нации» и просто подвернувшихся под руку — всех, о ком на следующий день «отвечательный редактор и выдавец» «Недели» лицемерно сообщил о своей заметке «Неблагодарность»:
«Минувшего тыжденя Клайчево было сведкомъ не каждоденной подее: евакуацие жидов, что переубували в клайчевском табори… Сколько гуманности и людскости проявила держава — и сколько злобы и садизма скрывается в угрозах наших супротивников…»
Стрекотали съемочные камеры.
В глубине здания прозвучали позывные «Маяка». Вдалеке Ненюков увидел Кремера, приближавшегося к автостанции.
— Кремер вышел на площадь, — сказал Молнар.
В ту же минуту из миниатюрного динамика в комнату ворвался голос Гонты. Он передавал открытым текстом:
— Мы у Холма! Со мной Бржзовска и Шкляр… Как слышите?
— Слышу! — Ненюков поправил галстук, аккуратно поддернул рукава сорочки к плечу. — Пошли!
— Десять, девять, восемь… — почему-то по бумажке зачитала связистка, — два, один… Время!
Сначала ничего не произошло.
Хлопнула дверь райотдела: водитель «Икаруса» вышел к машине. Два сотрудника уголовного розыска в штатском оттянулись от автостанции ближе к туристическому бюро, где Спрут должен был встретиться со своим партнером. Инспекторов было всего двое, остальные пока еще стояли на шоссе по пути к Перевалу, чтобы прийти на помощь художнику.
Ненюков вглядывался в маленькую группку пассажиров — работников выставки и провожающих. Они стояли у сложенного на скамье багажа — Позднова, Мацура, Пашков… Терновский — его легко было узнать по портфелю — то и дело поглядывал на часы. Рядом стоял Буторин. Он да водопроводчик Роман, на этот раз в теплом свитере, натянутом почти на уши, представляли в своем лице гостиничный персонал. У автобуса уже выстроилась очередь.
— Десять, девять… — мысленно продолжал считать Ненюков. До завершения операции остались секунды.
Внезапно в маленьком кружке работников выставки что-то произошло: Ненюков увидел, как словно неведомая сила вытолкнула Пашкова в середину.