– Да? Я рассмеялась?… Сколько лет прошло с тех пор, как я смеялась? Ведь я еще молода. Погляди-ка вон в то зеркало.
Я обернулся. Я был глубоко потрясен. Я был потрясен, когда увидел в зеркало нас обоих, сидящих рядом, рука в руке.
– Я сама вижу, что молода, – продолжала она. – Как это возможно, что я еще молода? Совсем молода? Почему мои волосы не поседели? Ведь уже сто лет прошло с тех пор, как немцы подошли к Парижу. Ты меня никогда не расспрашивал об этом времени. В этом городе людям задают только один вопрос: «куда?». И никогда не спрашивают: «откуда?».
Мой друг – я, конечно, имею в виду моего первого друга, того, другого, настоящего, – как только началась война, отвез меня в деревню, чтобы меня не забрали в лагерь. Почему он не захотел, чтобы я осталась в Париже вместе с ним? Я ведь тебе уже говорила, что он был тяжелый человек, да к тому же больной, и что чаще всего ему хотелось быть одному. И вот в тот деревенский дом, где я поселилась, стал ходить мой нынешний друг. Он пришел туда как врач. Его вызывали к больному ребенку. Он был добр ко всем. Он часто приходил, а я была одна, и мы друг другу понравились. А немцы подходили все ближе и ближе. Я испугалась и поехала в Париж, потому что вдруг выяснилось, что немцы стоят у самого города. Я бросилась разыскивать своего друга – я имею в виду первого, настоящего, – но не нашла его в нашей квартире, дом, в котором мы прежде жили, стоял заколоченный. Никто не знал, куда делся мой друг. Из окон собора Парижской богоматери были вынуты витражи. Все бежали из Парижа. Я увидела женщину, которая везла в тачке мертвого ребенка. Я была одна. Я бегала по улицам мимо груженных скарбом повозок, как вдруг тот, другой, второй, окликнул меня на Севастопольском бульваре. Мне это показалось чудом, перстом божьим. Но на самом деле это вовсе не было чудом, это вовсе не было перстом божьим. Это было простым совпадением, но оно казалось предначертанием судьбы. Так я себя и настроила тогда. Я села в его машину. «Не беспокойся, – сказал он, – я перевезу тебя через Луару».
Так все и началось. Тогда мне надо было переправиться через Луару, и из-за этого я вынуждена теперь переправиться через океан. Мне следовало бы остаться в Париже и искать его дальше. В этом моя вина. И скажи мне, пожалуйста, зачем мне понадобилось переправляться через Луару? Ах, эта поездка!.. Самолеты пикировали на нас. Чтобы спрятаться, мы залезали под машину. Как-то раз мы увидели лежащую на шоссе женщину, у нее была раздроблена нога. Мы выкинули из машины свой багаж и взяли ее в машину. Но было уже поздно – она истекала кровью. Тогда мы снова вытащили ее на шоссе. В конце концов мы добрались до Луары. Первый мост был взорван. Машины и повозки повисли, зацепившись за искореженные фермы. Люди повисли, уцепившись кто за что мог, и кричали. Всю дорогу мы ехали, тесно прижавшись друг к другу. Он и я. Тогда я обещала ему последовать за ним хоть на край света. Этот край казался мне близким, путь к нему коротким, и обещать это было легко. В конце концов мы все же перебрались через Луару и приехали сюда, в Марсель. Тогда случайность превратилась в судьбу. Я оказалась вдвоем с человеком, который меня нашел, вместо того чтобы оказаться с тем, кого я искала. То, что было тенью, обрело плоть и кровь. То, что должно было длиться недолго, стало постоянным, а то, что было задумано навеки…
– Перестань говорить глупости! – крикнул я. – Сама ведь знаешь, что все это глупости! Случай никогда не может стать судьбой. Тень никогда не обретет плоть и кровь, а то, что существует на самом деле, никогда не превратится в тень. Ты просто выдумываешь все это. Да ты и сама совсем иначе рассказывала мне о прошлом. Ты ведь написала тогда своему мужу письмо…
– Я?… Письмо?! – воскликнула она. – Откуда ты знаешь об этом письме? Как ты можешь знать что-либо об этом письме? Да, я написала ему письмо, но он этого письма не получил. Ведь в то время почта не доходила. Все терялось дорогой или сгорало… То письмо не могло дойти! Такое ужасное письмо! Я написала его во время нашего бегства, как только мы выехали из Парижа. Я писала его на коленях того, другого. Но говорю тебе, почта не доходила. Я писала ему и другие письма, как только мы сюда приехали, и те письма дошли. Они должны были дойти, и мой муж, наверно, приехал сюда. Ведь и в консульствах мне говорят, что он был здесь. Конечно, я была уверена, что, если он и в самом деле приехал сюда, он должен меня искать и найти независимо от того, верна я ему или не верна, красива или уродлива. Он, и никто другой, только он один сразу крикнул бы: «Мари, Мари!», увидев меня, даже если бы я стала вдруг старой, безобразной или изменилась бы до неузнаваемости. Сердце говорит мне, что его здесь не было, иначе он нашел бы меня. Но консулы уверяют, что он был в Марселе. Теперь сердце подсказывает мне, что он умер. Он пришел бы за мной, если бы был жив. Консулы ошибаются, они выдали визу мертвому и транзитную визу тоже.