– Ну так встань и подвинь свой чёртов стул.
Ань, помедлив, ответил вопросом:
– Ты всё-таки нарываешься на неприятности, морячок?
– Да плевать я хотел на тебя, умник узкоглазый…
Буквально в мгновение ока Ань вскочил на ноги и, с быстротой молнии подняв стул за ножки над собой, ей-богу, готовился обрушить его на череп лейтенанта, в испуге отпрянувшего от него и закрывшегося руками, когда другие зрители остановили его, крепко схватив за предплечья, и силком вывели из зала. Кинотеатр, кстати, был битком набит французами, а вьетнамских парней там была от силы дюжина, не считая нас, детей. Но Ань, похоже, вовсе не думал о том, что возможное побоище будет настолько неравным. Такой уж это был человек.
3.
Пока Анем владела ярость, он как бы не соображал, что делает. Внезапно он словно прозрел и увидел трясущееся лицо лейтенанта вскинутые в защитном жесте руки над головой, и понял, что его крепко держат другие кинозрители. Один обхватил его за торс со спины, другой держал за ножки стул, который он занёс над головой, сжав в стальной хватке, а третий стоял перед ним и ласково, но настойчиво уговаривал его успокоиться и выйти с ними из кинотеатра. Ярость схлынула, и Ань покорно дал себя увести.
Уже на улице, по дороге к ближайшему кафе он познакомился с ребятами. Это были матросы торгового флота и, представляясь, они назвали свои прозвища: Кузнец, Шланг и Стриж. Они были одеты в странные костюмы, состоявшие из широченных штанов и длинных пиджаков до колен с накладными плечами. Застенчиво посмеиваясь, они рассказали ему, что не так давно уже были в подобной передряге, но не здесь, а за океаном.
– Мы как раз посмотрели «Золотую лихорадку» Шарло, и только вышли из кинотеатра на Пико-Юнион, в самом центре Лос-Анджелеса, – повёл свой рассказ Стриж, бритый под расчёску паренёк небольшого роста, с тонкими, деликатными чертами лица.
Они расселись за низким столиком уличного кафе на бульваре Боннар, и Кузнец принёс каждому по пивной кружке, наполовину наполненной рисовым самогоном.
– Как вдруг нас окружила целая толпа пьяных американцев с других судов, стоявших в порту, – продолжил Стриж, кивком поблагодарив своего друга. – Они ни с того, ни с сего начали нас жестоко избивать, осыпая расистскими оскорблениями. Мы настолько опешили, что только и смогли, что присесть на корточки, закрывая головы и крича «Помогите! Мы ничего вам не сделали!». Но это их только раззадоривало, и они били и пинали нас дальше… Всё резко поменялось, когда прибежал Хайфонец. Он отходил в туалет.
– А кто такой Хайфонец? – поинтересовался Ань, задетый за живое их историей.
– Это наш друг. Мы уже несколько лет на одних и тех же кораблях вместе с ним ходим, – протяжно объяснил Шланг, долговязый юноша с беглыми вороватыми глазками и длинными, нервными пальцами картёжного шулера.
– А где же он сейчас? – спросил Ань.
– Как где, брат? Он в Хайфоне! Где ж ему ещё быть, – расхохотался Шланг, развеселив тем самым всю компанию.
– Так что произошло потом, когда прибежал Хайфонец? – снова спросил Ань.
– Всё изменилось, – серьёзно ответил Стриж. – Всё изменилось, и с тех пор всё было по другому… Хайфонец, когда увидел, что нас бьют, сразу побежал в нашу сторону, вклинился в толпу, и с ходу, косым коротким ударом в висок тыльной стороной кулака, повалил того, что смеясь как лошадь, собирался пнуть меня. Когда тот упал на землю, своих опрокинув стоявших сзади товарищей, Хайфонец так же быстро ударил второго, здоровенного детину, прямым ударом в солнечное сплетение, и, выведя из строя двоих, тут же начал стремительно отбиваться локтями и коленями от набежавших на него со всех сторон гринго. В эту минуту мы пережили настолько жгучий стыд перед Хайфонцем, что как по команде вскочили и начали вместе, дружно отбиваться от тех, что нападали на него. Завязалась упорная драка, и если сначала стало полегче, то уже через несколько минут, я понял, что снова слабею под градом ударов, сыпавшихся на мою голову буквально со всех сторон. Ведь их было не вдвое или втрое, а впятеро-вшестеро больше, чем нас, человек тридцать, не меньше! Но в этот момент в наш переулок с обеих сторон начали забегать, откуда ни возьмись взявшиеся мексиканские ребята с 38-й улицы и из Гавайских садов, и наше побоище сразу превратилось в настоящую кровавую баню для гринго. Теперь уже те в панике орали во всю глотку, призывая на помощь и умоляя о пощаде, плюясь кровью и зубами, но их били и били дальше. Большинство американцев просто легло на землю, чтобы показать, что не будут сопротивляться, но мексиканцы всё равно пинали их, да так ожесточённо, словно хотели, чтобы их родная мама потом не узнала. Я нашёл в толпе того типа, который ударил меня первым, он упал передо мной на колени и начал хватать меня за руки, пытаясь поцеловать их и твердя “Sorry, sorry”.