- Можешь согнуться, раб.
Полагая, что понял правильно, я сел в согнутом положении, словно ластящийся пес. Меня никто не ударил, и я понял, что усвоил еще урок. Со стороны группы аристократов донеслось несколько резких слов, бормотание и язвительные замечания. Затем я услышал звон цепей. Вперед с важным видом вышел невысокий плотный человек, одетый в бледно-серое, похожее на тунику платье с зеленой каймой и нашитыми на спине и груди символами в виде ключа. Под бешеными взглядами и нацеленными на меня шпагами Галны и прочих вельмож этот субъект повесил на меня цепи. Он защелкнул у меня на шее железное кольцо, вокруг талии - железную полосу, на запястьях и щиколотках браслеты кандалов. В петли всех этих весомых предметов он продел прочную железную цепь длиной, наверное, больше кабельтова.
- Позаботься, чтобы его перевели в мой опаловый дворец, Нижни, небрежно бросила принцесса, словно говорила о доставке новой пары перчаток. Но когда Нижни, надсмотрщик, погнал меня тычками стурмового жезла - своего знака отличия, я понял, что был не прав. Выбору новых перчаток она уделила бы больше заботы.
Я сбежал из одного рабства и попал в другое.
Будущее рисовалось мне столь же мрачным, как прежде. Во всем у меня была только одна надежда - мои ребята, мои верные кланнеры, братья по оби, которые освободились от рабства и цепей.
Глава 11
ПРИНЦЕССА НАТЕМА КИДОНЕС ИЗ ЗНАТНОГО ДОМА ЭСТЕРКАРИ
Как посмеялись бы мои братья по оби, увидев меня сейчас! Как весело ржали бы эти свирепые кланнеры, увидев своего вавадира и зоркандера разодетым, как попугай!
Прошло три дня с моей неудачной попытки сбежать. Я знал, что меня выкупили с мраморных карьеров. Когда принцесса Натема чего-нибудь желала, люди дрожали за свою жизнь, пока она не получала желаемое. Теперь я расхаживал по отведенному мне деревянному закутку в мансарде опалового дворца и с презрением рассматривал себя.
Я отказывался облачаться в это одеяние, но Нижни, толстый, скучный, вечно жующий чам надсмотрщик, свистнул трех здоровенных парней - едва ли их можно было назвать людьми. У них были яйцеобразные головы, массивные покатые плечи, мышцы покрывали толстые шкуры мышиного цвета почти панцирной толщины и крепости, а короткие мускулистые ноги оканчивались перепончатыми ступнями. Двоим было приказано держать меня, а третьему - наносить болезненные удары по спине и ягодицам толстой тростью. Она столь разительно походила на трости из ротанга, положенные старшинам Королевского Флота, где я служил, что я получил три удара прежде, чем у меня хватило ума закричать, что я согласен надеть этот наряд. Ибо, в конце концов, что значит это дурацкое щегольское платье, когда кругом столько убожества и страданий?
Бивший меня человек - ибо я должен был думать о нем как о человеке и даже не пытаться размышлять, из какого котла кровосмесительных генов он появился, - прежде чем отойти, нагнулся ко мне поближе.
- Я - Глоаг, - представился он. - Не отчаивайся. Настанет день... - Он говорил, будто слова застревали у него в глотке.
Я с недовольством осмотрел себя. На мне была щегольская рубаха с изумрудными и белыми ромбами и алой вышивкой и шелковые штаны с большим расшитым кушаком таких цветов, что слезились глаза. На голове - большой бело-золотой тюрбан, сверкающий фальшивыми самоцветами, яркими перьями и болтающимися бусами.
Если бы меня видела сейчас моя дикая братия с равнин Сегестеса - каких бы только шутливых и фривольных замечаний не отпустили бы они в адрес своего грозного и уважаемого вавадира!
За мной пришел Нижни с Глоагом и его людьми и тремя гибкими и проворными молодыми рабынями. Девушки были одеты в ожерелья из бус, другой одежды почти не было. Глоаг и его товарищи вели свое происхождение с Мезты, одного из девяти островов Крегена. Они носили набедренную повязку из серой кани, типичную одежду раба, но каждого опоясывал изумрудный ремень, на котором покачивалась тонкая ротанговая трость. Я пошел за ними. По своей наивности я понятия не имел, куда иду и зачем так одет. Я не особо задавался также вопросом, зачем мне пришлось принять подряд девять ванн, хотя это не было лишено приятности. Первая ванна была чуть теплой, с меня смыли грязь, которая черными тучами расползлась в воде, потом ванны становились все горячее и горячее, пока с меня градом не покатился пот, а затем все холоднее и холоднее, пока я не заорал и не выпрыгнул из ванны, словно из ледяного озера. Однако я почувствовал прилив бодрости. Нижни остановился перед усыпанной изумрудами дверью из золота и серебра. Взяв со стоявшего рядом столика шкатулку, он вынул из нее завернутый в бумагу пакет и аккуратно снял обертку. Внутри лежала девственно белая пара невероятно тонких шелковых перчаток.
Рабыни с утонченной деликатностью помогли мне надеть эти перчатки. Нижни посмотрел на меня, бесконечно жуя свой кусок чама, и склонил голову набок.
- За каждую прореху в этих перчатках, - уверил он меня, - ты получишь три удара ротангом. За каждое пятно - один удар. Не забудь. - И с этими словами он распахнул двери.
Помещение оказалось небольшим, роскошным, доведенным до такого изящества, что переставало быть элегантным и впадало в декаданс. Именно такого, я полагаю, следовало ожидать от покоев принцессы, с рождения привыкшей, что каждая ее прихоть удовлетворялась, что всевозможные роскошества сваливались на нее немедленно. Она никогда не испытывала ни сдерживающего влияния более зрелой и мудрой личности, ни ограничений здравого смысла. Все на свете было для нее возможно.
Принцесса сидела, откинувшись в шезлонге под золотым светильником в виде одной их изящных нелетающих птиц равнин Сегестеса, которых кланнеры любят ловить ради ярких перьев на подарки, приносимые девушкам вместе с несметными стадами чункр. На ней было короткое изумрудно-зеленое платье этого ставшего ненавистным цвета, оживляемого спереди манишкой из серебристой ткани. Свет делал округлые руки розовыми. Голени у нее были точеные, лодыжки - прекрасной формы, но бедра, как мне подумалось, чуточку тяжеловаты - твердые, округлые и великолепные, но на бесконечную малость полноватые для мужчины с таким требовательным вкусом, как у меня. Буйные желтые волосы лежали на голове, как стог, скрепленные шпильками с изумрудами. Прекрасные губы горели алым, тепло и приглашающе.