Я отпустил многое из того, что он говорит об обычаях и условиях Крегена; но надеюсь, что в один прекрасный день станет возможна более полная копия рассказа.
Запись на последней кассете обрывается внезапно на половине фразы.
Публикуется все это в надежде, что появится кто-то, способный пролить свет на необыкновенное содержание рассказа Дрея Прескота. Почему-то, не могу объяснить почему, мне думается, что именно для этого он и поведал свою повесть посреди голода и болезней. Я уверен, осталось еще много чего узнать об этой странной и загадочной фигуре.
Фрейзер — молодой человек, посвятивший себя помощи менее удачливым людям других стран, а Джеффри Дин — государственный служащий, начисто лишенный воображения. Я не могу поверить, что кто-либо из них подделал кассеты. Они предоставляются вам с убеждением, что, несмотря на крайнюю недостаточность средств, рассказывают подлинную историю о том, что случилось с Дреем Прескотом на планете во многих миллионах миль от Земли.
Алан Берт Эйкерс [2]
Глава 1
ЗОВ СКОРПИОНА
Хотя я носил много имен и назывался по-разному у людей и зверей двух миров, при рождении я получил имя Дрей Прескот.
Родители мои умерли, когда я еще не повзрослел, но я глубоко любил их обоих. В моем происхождении нет никакой тайны, и я считал бы позорным желать, чтобы мой отец оказался в действительности принцем, а мать — принцессой.
Я родился в небольшом доме среди ряда таких же домов, единственным и любимым ребенком. Теперь я часто гадаю, что бы подумали родители о моей странной жизни и как бы они отнеслись, с восторгом или милой семейной насмешливостью, к тому, что я прогуливаюсь с королями и веду себя на равных с императорами и диктаторами. Я пытаюсь представить, как бы они себя чувствовали в фантастической обстановке далекого Крегена, сделавшей меня таким, какой я есть.
Жизнь моя длилась долго, невероятно долго по любым меркам, и все же я знаю, что стою лишь на пороге многих возможностей, таящихся в будущем. Насколько помню, великие неопределенные мечты и туманные амбиции всегда внушали мне пылкую веру в то, что жизнь сама содержит ответы на все, и чтобы понять жизнь, требуется понять вселенную.
Еще ребенком я впадал в странный транс и сидел, невидящим взором уставясь в небо без всяких мыслей в голове, воспринимая пульсировавший повсюду теплый белый свет. Я не могу сказать, какие мысли мелькали в моем мозгу, скорее всего, я тогда вообще ни о чем не думал. Если это было медитацией или созерцанием, которого столь рьяно добиваются восточные религии, то я наткнулся на тайны, находящиеся далеко за пределами моего понимания.
Из моего детства мне часто вспоминается, как мать перегоняла мне одежду, когда я рос. Она приносила корзину с шитьем, Выбирала иголку и смотрела на меня с выражением любящей беспомощности, когда я стоял перед ней с опять порвавшейся на плечах рубашкой. «С такими плечами, Дрей, ты скоро не сможешь пройти в дверь», — упрекала она, а потом появлялся отец, смеясь, наверное оттого, что я смущенно вертелся, хотя в то время нам всем было вовсе не до смеха.
Море, гремевшее и поднимавшее белые буруны, всегда пело мне песню сирены; но отец, днем и ночью носивший при себе свидетельство об освобождении от воинской службы, категорически противился моему уходу в море. Когда чайки кружили, крича, над прибрежными отмелями и парили вокруг башни старой церкви, я лежал в траве и размышлял о своем будущем. Расскажи мне тогда кто-нибудь о Крегене под Антаресом и о чудесах и тайнах этого дикого и жестокого мира, я убежал бы от него, как от прокаженного или безумца.
Испытываемое отцом естественное отвращение к морю основывалось на глубокой подозрительности по части нравственности и порядочности лиц, ответственных за вербовку экипажей кораблей. Он всю жизнь занимался в основном лошадьми, и я знал все об уходе за ними. Когда я родился в 1775 году, отец зарабатывал нам на жизнь ветеринарством. Спустя долгое время после его смерти, проведя на Крегене немало сезонов с кланнерами Фельшраунга, я почувствовал себя ближе к нему, чем когда-либо раньше.
В нашей кухне повсюду стояли зеленоватые бутылки с таинственными микстурами, а запах мазей и припарок смешивался с ароматами капусты и свежеиспеченного хлеба. И всегда шел степенный разговор о холере, сапе и конъюнктивите. Полагаю, что я научился умеренно хорошо ездить на коне и вскакивать на него раньше, чем смог без риска доковылять от кухни до передней двери.
Однажды на улицу забрела старая ведьма с пытливым взглядом и горбатой спиной, одетая в лохмотья, из которых торчала солома, и среди наших соседей внезапно стало модным выяснять, что у кого написано на роду. Вот тогда я и открыл, что мой день рождения, пятое ноября, делает меня скорпионом, и что я нахожусь под влиянием планеты Марс. Я понятия не имел, что это значит, но слова о скорпионе заинтриговали и захватили меня. Поэтому, хотя позже мне и пришлось вступить в потасовки с друзьями, когда они прозвали меня Скорпионом, втайне я испытывал восторг и ликование. Оно даже компенсировало мне то, что я не оказался Стрельцом, как мечталось, или даже Львом, рычавшим громче, чем Васанский бык [3], о котором так любил упоминать школьный наставник. Не удивляйтесь, что меня научили читать и писать, — моя мать страстно желала, чтобы я сделался клерком в конторе или школьным учителем и таким образом поднялся бы над людьми, к которым я всегда испытывал самое глубокое уважение и симпатию.
2
Псевдоним Кеннета Балмера, под которым написаны романы из серии «Скорпион». (Прим. переводчика.)