Я закричал и замахал руками белому голубю.
Он немного расширил круги и если даже заметил над собой силуэт с тупой головой и вытянутыми крыльями, то не подал вида. Стремительная птица с широкими крыльями, клиновидным хвостом и тяжелой головой с мощным клювом, громко выкрикнула собственное предупреждение.
Брошенный в голубя кусок камыша всего лишь заставил его изящно свернуть в воздухе. Орел или ястреб — эта великолепная ало-золотая птица не принадлежала ни к одному земному виду — резко устремился вниз. Голубя он проигнорировал. Он летел прямо на меня. Я инстинктивно вскинул левую руку, а правой сделал выпад одним из моих копий. Птица забила огромными чашеобразными крыльями в воздухе над моей головой, издала пронзительный крик, а потом тяжеловесно-медленно устремилась ввысь.
Через минуту она стала точкой и исчезла в жарком мареве. Я поискал взглядом голубя и обнаружил, что он тоже исчез.
Мною овладело ощущение, что птицы не были обыкновенными. Голубь не превышал размерами земных голубей, но ястреб-орел значительно превосходил величиной даже альбатроса, чей силуэт в небе над парусами стал привычным для меня. Я подумал о Синдбаде и его волшебном полете на птице; но эта птица была недостаточно крупна, чтобы унести человека, в этом я был уверен.
Как я обещал себе, я поймал обед и, не без некоторых трудностей, нашел достаточно сухого дерева. Применив камышовый смычок, я добыл огонь трением и без задержки удобно устроился, поедая поджаренную рыбу. Терпеть не могу рыбу. Но я проголодался. Рыба вполне выдерживала сравнение с пробывшей десять лет в бочке солониной и испорченными долгоносиком сухарями, и сравнение выходило в пользу рыбы. Я тосковал по гороховому супу, но нельзя же иметь все.
Я вслушивался очень внимательно — и немалое время.
Не зная, какие могут находиться поблизости враждебные существа, я рассудил, что спать желательно на борту лодки. Терпеливое вслушивание не обнаружило отдаленного грохота водопада, который привел бы путешествие по реке к преждевременному концу. Ибо теперь я был убежден, что меня перенесли сюда с определенной целью. Что это за цель, я не знал и, по правде говоря, набив живот и собрав кучу травы на постель, не особенно интересовался.
Поэтому проспал зелено-золотой полдень чужой планеты.
Когда я проснулся, с неба все еще лился подкрашенный алым зеленый свет, став темнее, но все еще сохраняя прежние оттенки. Через некоторое время я перестал обращать внимание на пропитывающую свет красноту и различил белое и желтое, словно под светившим надо мной всю жизнь старым знакомым солнцем.
Река петляла дальше. В этом сверхъестественном путешествии я увидел много странных созданий. Мне запомнилось одно тонконогое животное с шаровидным телом и комичной мордой, оно походило, как я теперь понимаю, на Шалтая-Болтая. Правда, двигалось оно на восьми длинных и тонких ногах, причем по воде. Оно скользило, быстро работая ногами, совершая сбивчивые резкие движения. На каждой ступне имелись тонкие перепонки фута три в поперечнике. Заметив меня, оно с плеском умчалось прочь, и я рассмеялся — еще одно странное и несколько болезненное движение не только моего рта, но и живота.
Одно из копий оказалось превосходным веслом, благодаря которому лодку стало возможным направлять. Ведение счета дней потеряло смысл. Мне было все равно.
Впервые за много утомительных дней я почувствовал себя свободным и избавленным от бремени — забот, страданий, угнетенности и всех тех неосязаемых ужасов, что осаждают человека, упорно пытающегося найти путь в жизни, потерявшей для него всякий смысл. Если мне предстоит умереть, пусть так и будет, ибо смерть стала для меня знакомым спутником.
Дрейфуя в густом мареве вниз по реке, не трудясь считать дни, я иной раз сталкивался с напряжением и опасностью. Однажды огромная полосатая водяная змея попыталась забраться на лодку-лист с помощью рудиментарных передних ног.
Бой был недолгим и яростным. Рептилия шипела, выбрасывая раздвоенный язык, и разевала челюсти величиной с дверь хлева, открывая длинную слизистую полость горла, куда собиралась меня отправить. Я балансировал на листе, плясавшем и качавшемся на воде, тыча копьями в полуприкрытые глаза твари. Первые же свирепые выпады оказались удачными, ибо чудище испустило вопль, словно визжали в искореженных блоках разбухшие шкоты, закрутило языком и заколотило ногами-обрубками. Эта тварь, в отличие от скорпиона, с которым я столкнулся в мой первый день в этом мире, издавала запах.
Я колол и рубил, и тварь, визжа и шипя, скользнула обратно в воду. Она убралась, горизонтально извиваясь в воде, словно серия гигантских букв «S».