Думаю, мне не хочется в данный момент задерживаться на описании взятия анклава Эстеркари. Мы, конечно, убивали врагов, гнали волной стрел и стали от стены к стене и от угла к углу. Мы соединились с ликующими рядами бойцов в зелено-синем. Мы стремились одержать победу, а не просто убивать. Там, где было необходимо, мы уничтожали противника, потому что такова природа военных действий. Но сотни изумрудно-зеленых одеяний плыли в каналах, спасаясь бегством — равно как и множество серых туник с зеленой полосой, и мы их не преследовали. Мы ничего не поджигали, потому что, как я сказал своим ребятам, этот великий Дом был родным Домом одной знатной дамы, Шуши Стромбор.
Я надел алую набедренную повязку, а поверх нее, как и обещал Шуше, славную алую экипировку Стромбора. Как и мои кланнеры, я не пренебрегал доспехами и носил латы на груди и спине, латное оплечье на левом плече и наруч на левой руке. Но правая рука и плечо у меня оставались нагими, какими были, когда я охотился, одетый в кожаные шорты савантов. В давке битвы часто проходит незамеченным убийственный удар со слепой стороны, со спины. И тогда латы могут спасти человеку жизнь. Мне они спасали не раз.
Последний бой нам дали около покоев знати в опаловом дворце.
Я бешено прорывался по коридору, где когда-то защищал Натему, мой клановый топор вонзался в черепа и отсекал руки. Нам теперь противостояла только знать Дома Эстеркари. Мы дрались по двое на двое. Я знал, что все остальное уже в наших руках. Прыгнув вперед, я зарубил какого-то вельможу, и струмовая рукоять моего топора раскололась продольно, так что кожаный темляк слетел, описывая спираль. Гална, мой старый знакомый со злыми глазами, громко взревел и сделал выпад шпагой. Я увернулся. Какой-то миг мы стояли вдвоем на расчищенном участке, позади нас находились наши люди. Иногда в бою возникает странного рода затишье, когда все бойцы, прежде чем продолжить сражаться, останавливаются, чтобы перевести дух и собраться с силами. Один из моих бойцов — это был Локу — крикнул и бросил топор. Он пролетел, рассекая воздух, и я схватил его.
Гална улыбнулся, оскалив зубы.
— Моя шпага проткнет тебя, Дрей Прескот, прежде чем ты успеешь взмахнуть этим топором.
Он был защитником Дома Эстеркари. Мастером фехтования.
— Знаю, — бросил я, напрасно тратя дыхание, и, повернувшись, разбил великолепную вазу из пандахемского фарфора на тысячу осколков. Из обломков я выхватил шпагу воина в стальной кольчуге, которую когда-то спрятал там, и, вскинув ее, встал лицом к лицу с Галной. Теперь я понимаю, что мое лицо, должно быть, устрашило его. Но он храбро противостоял мне, и его клинок сделался живой полоской света в пылании светильников. Наши клинки скрестились. Дрался он очень хорошо.
Но я жив, а он мертв — и очень давно.
Дрался он отлично и с большим хитроумием; но я одолел его простой напористой атакой, против которой его контрудар в последний момент запнулся. Я вывернул его клинок кинжалом, а затем моя шпага вошла ему меж ребер и сквозь легкие, выйдя из спины вся в крови.
И когда мои волки равнин ринулись вперед, нам больше не оказывали сопротивления.
Мы стояли в Большом зале, и к сияющему сиянию света солнц, лившемуся через высокие окна, добавлялся огонь светильников и факелов. Мои молодцы столпились вокруг меня, их красновато-коричневые клановые кожанки выглядели мрачновато рядом с зелено-синими одеяниями и даже с алыми цветами Стромбора. Их мечи и топоры взметнулись ввысь.
— Хай, Джикай! — проревели они, отдавая мне честь.
К подножию лестницы, ведущей на тронное возвышение, где мы стояли, швырнули фигуру в изумрудно-зеленом, потерявшуюся и потонувшую в нахлынувших новых цветах. На тронном возвышении столпились Ванек, Варден, знать Дома Эвард и мои джиктары. Мы смотрели вниз на эту помятую фигурку в изумрудно-зеленом, с розовыми руками и ногами, с белым телом и пшенично-желтыми волосами.
У наших ног лежала принцесса Натема из Дома Эстеркари.
Кто-то уже успел отяготить ее цепями. Платье на ней порвалось. Васильковые глаза сделались безумными от ярости и недоумения. Она никак не могла понять случившегося, а если и могла, то отказывалась поверить.
Стоявший рядом со мной принц Варден хотел тут же броситься к ней по лестнице.
Я удержал его.
— Пусти меня к ней, Дрей Прескот!
Он поднял шпагу, всю в крови.
— Погоди, дружище.
Он глянул в мое лицо. Не знаю уж, что он там увидел, но заколебался. Один из эвардовских воинов выступил вперед и сорвал с Натемы платье. Она распростерлась у наших ног нагая. Но Натема была не из тех, кто падает духом. Она подняла на нас горящий взгляд — прекрасная, растрепанная, нагая, но гордая, надменная и требовательная.
— Я — принцесса Натема из Дома Эстеркари! Это — мой Дом!
Ванек заговорил с ней сдержанно и жестко, но со смутившей ее железной решимостью:
— Нет, девушка. Ты больше не принцесса. Потому что у тебя нет больше Знатного Дома. Ты ничем не владеешь, и сама ты — ничто. Если тебя не убьют, то надейся и молись, что какой-нибудь мужчина проявит к тебе доброту и, возможно, купит тебя. Потому что тебе не на что больше надеяться на всем Крегене.
— Я… я — принцесса! — она выдавила из себя эти слова, словно задыхаясь, стиснув руки, а ее ярко-алые губы изогнулись, выдавая бушевавшие страсти. Она подняла пристальный взгляд на нас, стоящих на тронном возвышении, — и увидела меня.
Ее глаза затуманились, и она дернулась назад в цепях, словно я спустился и ударил ее.
— Дрей Прескот! — она говорила, словно ребенок. И замотала головой. Варден дернулся, словно пришпоренный зорк.
И я заговорил с Натемой:
— Натема… возможно, тебе разрешат сохранить это имя. Но твой новый господин, как предположил принц Ванек, может дать тебе и новое, например «раст» или «вуск». Ты была злом, тебя нисколько не волновала участь других людей, но я не нахожу в душе сил осуждать тебя за то, какой тебя сделало твое воспитание.
— Дрей Прескот! — снова прошептала она.
Как же отличались теперь обстоятельства нашей встречи! Как изменилось теперь ее положение! Окруженный кланнерами с оружием, я смотрел на Натему сверху вниз.
— Возможно, ты останешься в живых, девушка, если тебе повезет. Кто теперь захочет голую замарашку вроде тебя? Потому что у тебя нет ничего, кроме дурного нрава да несдержанного языка, и ты ничего не понимаешь в том, как сделать мужчину счастливым. Но, возможно, найдется все-таки человек, который сможет в тебе что-то увидеть, который найдет в душе силы принять тебя, поднять на ноги, прикрыть твою наготу и научить тебя сдерживать язык и нрав. Если на всем Крегене найдется такой мужчина, то наверняка он должен очень сильно любить тебя, чтобы взвалить на себя такое бремя.
До сего дня я не знаю, действительно ли Натема любила меня или, предлагая мне себя, лишь ублажала сладострастную прихоть. Но мои слова дошли до нее. Она в замешательстве посмотрела на теснившихся вокруг воинов во вражеских мундирах, на сталь их оружия, на лицо Ванека, напоминающее железную маску, а затем на собственное обнаженное тело с прижатой к белой коже тяжелой цепью — и пронзительно закричала.
Я не мог больше сдерживать принца Вардена Ванека из Дома Эвард.
Он подхватил ее на руки, гладя пышные желтые волосы и призывая кузнецов сбить с нее цепи. Что-то шептал на ухо, и ее рыдания и бурное отчаяние постепенно уменьшились, а тело расслабилось. Натема посмотрела на Вардена, а он был весьма хорош собой. Я увидел, как изогнулись ее спелые сладострастные губы.
И расслышал, что именно она сказала.
Варден таращился на нее с глупым, счастливым, обожающим и недоверчивым выражением лица.
— Я думаю, — сказала принцесса Натема, — что синее отлично подойдет к моим глазам.