— Стелла, Стелла, детка…
Лицо его сморщилось, но он продолжал стоять неподвижно, как камень.
— Что у нас осталось, Джонни? Только семья, только… Сантелли. Ты хотел, чтобы я летала. Тогда для тебя это значило все, даже больше, чем ребенок. Я и сама этого хотела. Быть Сантелли, одной из Летающих Сантелли. А теперь я стала, и для меня это значит больше всего на свете!
Создавалось впечатление, будто они были одни в этой комнате.
— Как ты думаешь, почему я не ушла от тебя? Семья — все, что у меня оставалось, оставалось у нас. А теперь ты хочешь променять ее на какое-то убогое шоу? Что ж, иди! Но без меня! Люсия сказала, ты чужой, ты не принадлежишь к семье! А я не чужая! Семья значит для меня все, и теперь даже ты не сможешь меня отсюда забрать! Я летаю, Джонни! Я Сантелли! А ты будь кем угодно! Но я та, кто я есть и кем хочу быть… одна из Летающих Сантелли!
Она уткнулась лицом в ладони и зарыдала.
— Стелла, Стелла, — Джонни притянул ее к себе. — Стелла, детка…
Тут ему пришлось замолчать, потому что голос его подвел. Справившись с собой, он произнес:
— Ладно, Стел. Все, что пожелаешь, детка. Все, чего я хотел… веришь или нет, было для тебя. Я просто не мог тебе этого объяснить. Но все, чего я хочу — чтобы ты, я… и ребенок были вместе.
Джонни поднял глаза и уставился на них всех поверх склоненной головы Стеллы.
Она вскинула руки, и они обнялись. И он сказал с отчаянной бравадой:
— Черт побери, я ведь тоже Сантелли!
ГЛАВА 18
Как всегда создавалось впечатление, что времени катастрофически не хватает, и как всегда перед самым отъездом выяснилось, что все уже сделано и даже осталось время шататься без дела и беспокоиться.
На этот раз не было генеральной репетиции в зале. Джонни надо было уезжать с первым составом цирка Старра, путешествующим железной дорогой. Стелла и Сюзи отправлялись с ним. Марио и Томми предстояло за два дня до открытия лететь в Нью-Йорк.
— Он говорит, у нас здесь ничего не меняется, — поделился Марио с Томми, пакуя костюмы. — Но он сам порядочно изменился.
— Вот это он не изменил, — Томми отложил одну из зелено-золотых накидок.
На открытии в Гарден им предстояло надевать те же костюмы, что на съемках — серебристо-белые, которые носил Барни Парриш и его партнеры — и так до конца контракта на Мэдисон-сквер-гарден. В дорогу же они брали обычные цвета Сантелли — зеленый и золотой.
— Знаешь, — сказал Томми. — На самом деле мне никогда особенно не нравился зеленый и золотой.
Марио засмеялся.
— Вообще-то, мне тоже. Но это была часть традиции. Пусть Джонни что-нибудь изменит, если сможет. А если даже он не сможет, значит, это вообще нельзя изменить!
Люсия и Анжело отвезли их в аэропорт. Люсия сердечно обняла Марио и поцеловала, а спустя секунду, поднявшись на цыпочки, поцеловала и Томми.
— Если бы Папаша дожил до этого момента. Как бы он был счастлив, как бы гордился!
— Верно, — охотно согласился Анжело. — В семье двадцать лет не было никого подобного. Мне далеко до такого уровня.
Марио, сияя, бросился к нему с распростертыми объятиями. Анжело улыбнулся чуть натянуто, но не шелохнулся, и спустя несколько неловких секунд Марио отступил. Что ж, как гимнастов Анжело смог их принять. Но и только. Возможно, этого было достаточно. Но не для Марио. Занимая свое место в самолете, он уныло сказал:
— Черт побери, Томми, Анжело меня вырастил! Можно ли меня винить?
— А кто кого обвиняет? — откликнулся Томми, откидываясь на спинку сиденья. И тихо прибавил: — Я не могу падать за тебя, Мэтт. Для тебя есть только один способ вернуться к прежним отношениям с Анжело. Ты сказал, мы не можем разбежаться. Но если бы мы разбежались, Анжело спустя неделю все забыл бы и относился к тебе по-старому… пока ты не нашел бы себе другого парня. Он не так подл, чтобы потребовать у тебя выбирать между мной и семьей, да и знает, что Люсия все равно бы его не послушала. И он уж точно не скажет: «Выбирай: или Томми, или я», скорее пойдет и повесится. Особенно теперь, когда знает, в чем дело…
Анжело ревнует. Но даже себе в этом признаться не может, потому что это погубит его. Разрушит все, чем он является. Теперь у меня есть все, что было у Анжело. Он не знал, что хочет этого, пока не потерял. А мог бы иметь всегда…
Марио осмотрелся. Люди все прибывали, было шумно, и никто не обращал на них внимания.
— Ты же не имеешь в виду, что Анжело…
— Нет, нет. Ты же сам говорил… у Анжело это все на уровне подсознания, и, если ты вынесешь это на поверхность, он не справится. Я о другом. Просто Анжело говорит, что ты можешь быть геем, а можешь — нашим хорошим мальчиком, которого все любят. Но не одновременно.