7. Если мы отбросим крайности в определении «сослужения» пресвитеров и будем рассматривать «сослужение» пресвитеров, как более активное выражение сослужения народа, то и в этом случае современная идея «сослужения» не может быть выведена из природы Евхаристического собрания. Что остается пресвитеру при «сослужении»? Некоторого рода вспомогательные действия и произнесение некоторых возгласов. Но не будет ли это смешением служений? «Служащим» на Евхаристическом собрании является диакон, т. к. в этом состоит его служение. Литургическое служение пресвитеров состоит не в том, что он «служащий», а в том, что он может быть предстоятелем Евхаристического собрания. Если он при совершении епископом Евхаристии является «служащим», то он исполняет не свое служение, а служение диакона. Епископ, как и пресвитер, если он совершает Евхаристию, может ее совершать без диакона. От этого Евхаристия не теряет своего «священносовершительного» характера, по выражению псевдо–Дионисия. Когда епископ или пресвитер без диакона совершают Евхаристию, то это не приводит к смешению служений, т. к. все действия при совершении Евхаристии входят в самую Евхаристию. Диакон является помощником при совершении Евхаристии, но епископ может быть и без помощника. Смешение служений только тогда происходит, когда на того, кто может совершить Евхаристию, возлагаются только вспомогательные действия, что составляет особое служение диакона. Если при епископе или пресвитере совершающих Евхаристию, не имеется диакона, то ни один, ни другой не могут возложить его обязанностей на чтеца или иподиакона, т. к. это привело бы к смешению служений. Таким же смешением служений является произнесение пресвитерами некоторых возгласов при «сослужении» епископу. Эти возгласы должен произносить сам епископ. Может ли епископ уступить их пресвитеру? Это есть недолжное смешение служений, на которое не уполномочен епископ. Он не может передавать никому части своего служения предстоятельства. От этой передачи ничего не выигрывает Евхаристия, но только ущемляется служение предстоятельства. Если Евхаристия остается полной, когда ее совершает один епископ или один пресвитер, то это означает, что «сослужение» необязательно. Если это так, то оно не может быть активным выражением сослужения народа. «Сослужение» пресвитеров может 'быть, но его может не быть. Как раз этого нельзя сказать о сослужении народа. Без него не может быть Евхаристического собрания, т. к. последнее есть действительно собрание народа Божьего. Этого нельзя сказать и о предстоятеле: без него не может быть Евхаристического собрания, т. к. оно всегда включает в себе предстоятеля. Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к современным чинам литургии. Они знают только двух совершителей ее: предстоятеля (епископа или пресвитера) с диаконом или без него, и народ. Обе эти стороны выступают активно, т. к. совершение Евхаристии принадлежит Церкви. Народ и предстоятель — вот кого мы находим в наших современных чинах [58], но совсем не находим в них места для «сослужения» пресвитеров. Все молитвы произносятся от имени народа епископом или пресвитером. Епископ есть по выражению Феодора Мопсуестского «уета Церкви» [59]. Такими же устами является пресвитер, если он совершает Евхаристию. Но «уста Церкви» предполагают Церковь, т. е. собранный народ Божий, который через своего предстоятеля возносит «благодарение», а не пустой храм. Когда служит епископ, то «устами Церкви» не могут быть пресвитеры, т. к. уста Церкви только одни. Не показательно ли, что современная литургическая практика оставляет неопределенным, что именно может или должен передать пресвитерам епископ, когда они ему сослужат. Было бы абсурдно предположить, что епископ может передать «сослужащему» ему пресвитеру произнесение установительных слов. А если он не может ему их передать, то почему пресвитер может их произносить про себя? Современная идея «сослужения» остается литургически необоснованной. Если евхаристически нельзя обосновать современную практику «сослужения», точнее, нельзя обосновать ее так, чтобы она не нарушала основных принципов Евхаристии, то остается только одно соображение в пользу «сослужения». Оно придает большую торжественность богослужению. Какое бы значение ни придавать торжественности в литургической жизни, она во всяком случае имеет точно–определенный предел, за которым начинается нарушение основных принципов Евхаристии. Кроме того, понимание торжественности может быть разным и может меняться от одной эпохи к другой. Наше понимание торжественности богослужения не совпадает, как мы уже видели, с пониманием торжественности в древней церкви. Мы больше уделяем внимания внешней торжественности, которую мы получили в наследие от Византии, покрывая ею недостаток внутренней торжественности. Разве, действительно, Евхаристическое собрание в древней церкви не было торжественно? Разве описанный в протоколе Цирты порядок богослужения не является торжественным? Мы этим не удовлетворяемся сейчас. Не есть ли это указание на то, что мы не только что–то приобрели за долгий период литургического развития, а, наоборот, что–то существенное потеряли? Может ли быть больше торжественности, чем, когда вся церковь собирается на Евхаристическое собрание под предстоятельством окруженного своим пресвитериумом епископа, который один совершает с помощью диаконов «благодарение», как Христос совершил один «благодарение», окруженный апостолами? По сравнению с этой торжественностью наша современная торжественность кажется земной и слишком земной. Мы не должны об этом забывать. «Да молчит всякая плоть человеча, и да стоит со страхом и трепетом, и ничтоже земное в себе да помышляет».
59
A. Mingana. Woodbroke Studies, vol. VI, 1933. Цитирую по статье Б. Сове «Евхаристия в древней Церкви и современная практика) в Сборнике «Живое Предание», Париж, стр. 181.