Громкое чавканье заглушило все остальные звуки: разговоры, пение и хмельные выкрики. Бесы трапезничали.
Кто-то протянул бесформенный кровавый кусок Егору:
— Угощайся!
Он мотнул головой, но мясо уже ткнулось ему в подбородок, ударило в ноздри сладковатым ароматом тления. Тошнота поднялась из горла, а вслед за ней появился голод. Звериный, беспощадный, непобедимый. Он не ел уже так давно…
Егор вцепился в кусок, вырвал его из чертовых рук, затолкал в рот, принялся быстро жевать. Слезы текли по щекам, но он не мог остановиться и глотал чужую бессмертную душу. Жевал. Глотал.
Ведь в этой плоти, в этом начавшем уже пованивать мясе еще сохранились отголоски божественного света. В нем еще можно было ощутить запах свежескошенной травы и нагретых солнцем досок, по которым, весело смеясь, бегал лохматый мальчишка, едва научившийся говорить. В нем еще чувствовался чистый, праведный страх перед содеянным, перед выморочной чащей, из которой пришел ответ на его зов. В нем еще оставался человек, каким он когда-то был, мог быть и не сумел стать…
Последний глоток застрял поперек горла, Егор дернулся и, опершись о стену, согнулся пополам. Его шумно и обильно вырвало. Вокруг захохотали. Егора трясло. Он сполз на пол, опустившись лицом прямо в вонючую лужу коричнево-розовой блевотины. Самой обыкновенной, уже не имеющей ничего общего с божественным светом или бессмертной душой.
Бесы вокруг плясали и пели что-то бессвязное. Личины и маски сменяли одна другую с безумной скоростью. Сверкали клыки и вытаращенные глаза, взметались к потолку косматые руки. Огромный рогатый демон бил в невесть откуда взявшийся барабан, другие оглушительно визжали, посреди зала один завалил тощую и бледную, словно труп, девку на перевернутый гроб и возил окровавленной елдой по ее впалому животу. Мяса больше не осталось, и те, кто еще не насытился, принялись за скелет — с урчанием и визгом разгрызали они кости, высасывали сочную внутренность, закатывали в блаженстве глаза.
Егор поднялся на четвереньки и пополз к двери. Никто ему не препятствовал, только один бес выругался, споткнувшись о него. В общем гвалте слов было не разобрать. Он добрался до порога, толкнул ладонью дверь, но та не поддалась. И тут же стало тихо.
— Жребий! — прошептал кто-то позади.
Егор обернулся. Все собравшиеся смотрели на него. Звериными, птичьими, человечьими глазами. Они подались в стороны, оставив пустое пространство между ним и тем, кто сидел в центре комнаты, на столе, рядом с пустым гробом, вновь поставленным, как подобает. Митька тоже смотрел на Егора. Пристально, внимательно. В одной руке он держал отрезанную голову беззубого, а во второй, в крепко стиснутом кулаке, находилось несколько соломинок.
— Жребий! — повторила голова. Она была отсечена походным, не очень острым ножом, и потому остатки шеи свисали уродливыми лохмотьями. — Ты тянешь первым. Если короткая, значит, не повезло.
Егор поднялся. Вот и конец. Он шагнул к существу, которое теперь выглядело, как дядька Никанор — здоровенная дыра в его лбу все еще дымилась, а глаза были абсолютно черными от запекшейся в них крови. Егор знал, что там, в кулаке, все соломинки — короткие. У нечистой силы иначе не бывает. Он знал, что пришедшие утром мужики обнаружат в гробу совсем другое тело. Хромыч навсегда исчезнет, а похоронят они за оградой кладбища неизвестного чужака со сломанной шеей. Он уже давно догадался. Дышал лишь по привычке. Просто не умел по-другому.
Но это уже не могло напугать его. Потому что есть вещи страшнее.
— Благодарю за угощение! — сказал Егор, протянул руку и вытащил соломинку.