Директор банка сделал ему замечание в резком тоне. Нахтигалл же, находясь в приподнятом настроении, поднялся, обнял директора, и тот, хоть и сам был евреем, возмутился и прошипел Нахтигаллу в лицо несколько принятых у этого народа ругательств, на что Нахтигалл отреагировал мощным ударом в ухо. После этого его карьера в лучших домах города в качестве пианиста окончательно завершилась. Среди близких он в общем вел себя более прилично, хотя иногда его все же вынуждены были по сходным причинам выдворять из кафе. Но на следующее утро подобные инциденты прощались и забывались участниками. Однажды, когда его коллеги ужедавно закончили учебу, он неожиданно, ни с кем не попрощавшись, исчез из города. Несколько месяцев от него приходили открытки из различных польских и русских городов. Нахтигалл любил Фридолина больше остальных, но напомнил ему о своем существовании лишь однажды, в виде просьбы о значительной сумме, которую Фридолин немедленно удовлетворил, не получив более от Нахтигалла ни благодарности, ни вообще каких-либо вестей.
И вот теперь, в три четверги первого ночи, Нахтигалл настаивал на том, чтобы немедленно исправить это недоразумение и вернуть долг. Он тут же извлек необходимую сумму из своего несколько помятого, но довольно толстого кошелька, что позволило Фридолину принять деньги с чистой совестью…
— Ну, как я вижу, у тебя все в порядке, — сказал он, улыбаясь, словно для своего собственного успокоения.
— Не жалуюсь, — ответил Нахтигалл. И коснулся руки Фридолина: — А теперь расскажи, как случилось, что ты оказался здесь среди ночи?
Фридолин объяснил: ему было необходимо выпить чашечку кофе после ночного визита к больному. При этом он умолчал, сам не зная почему, что не застал своего пациента в-живых. Затем он кратко рассказал о своей работе в клинике и о частной практике, упомянул о том, что он женат, женат счастливо и является отцом шестилетней дочки.
Нахтигалл рассказал о себе. Как Фридолин и предполагал, за эти годы он объездил с концертами все польские, румынские, сербские и болгарские города и городки. В Лемберге живут его жена и четверо детей — тут он звонко рассмеялся, будто это было исключительно смешно: иметь четверых детей, которые живут в Лемберге, и всех от одной и той же женщины. С прошлой осени он снова обосновался в Вене. Варьете, которое его ангажировало, обанкротилось, и теперь он играет в разных кафе, с которыми удается договориться, иногда два или три раза за одну ночь.
— Вот здесь, например, в подвале, — не очень аристократичное заведение, — заметил он, — а что касается публики… Но если у тебя четверо детей и жена в Лемберге, — и он засмеялся снова, на этот раз не так беззаботно. — Еще я иногда играю в частных домах, — поспешно добавил он. И, заметив критическую улыбку на лице Фридолина, сказал: — Не у директоров банков и им подобных, нет, в более высоких кругах, а также и в различных обществах — открытых и тайных.
— Тайных?
Нахтигал посмотрел перед собой с угрюмым и одновременно хитрым видом.
— Скоро за мной заедут.
— Как, сегодня ты еще играешь?
— Да, там все начинается только в два часа.
— Хм, это очень забавно…
— И да и нет, — засмеялся Нахтигалл, но на этот раз мрачно.
— И да и нет? — удивленно повторил Фридолин.
— Я играю в одном частном доме, но я не знаю, кому он принадлежит.
— Ты играешь там первый раз? — с возрастающим интересом спросил Фридолин.
— Нет, третий. Но на этот раз, вероятно, это снова будет в новом месте.
— Я не понимаю.
— Я тоже, — рассмеялся Нахтигалл. — Лучше не спрашивай.
— Да… — многозначительно протянул Фридолин.
— Нет, ты ошибаешься. Это не то, что ты подумал. Я многое повидал, знаешь, в этих маленьких городишках, особенно в румынских, есть на что посмотреть… Но здесь… — он немного отодвинул желтую занавеску, выглянул в окно на улицу и сказал, как будто про себя: — Еще не приехали, — а затем, обращаясь к Фридолину. — Экипаж. Меня всегда забирает экипаж, и каждый раз разный.
— Нахтигалл, ты меня заинтриговал, — холодно заметил Фридолин.
— Слушай, — сказал Нахтигалл после нерешительной паузы. — А если бы я взял тебя… — и затем неожиданно: — У тебя хватит смелости?
— Странный вопрос, — ответил Фридолин оскорбленным тоном завсегдатая студенческих пирушек.
— Я так не думаю…
— А что ты, собственно, думаешь? Тут требуется особенная смелость? Что может случиться? — и он засмеялся коротко и пренебрежительно.
— Со мнойничего не может случиться, самое большее, что сегодня я буду играть в последний раз — но это, вероятно, в любом случае, будет именно так, — и он снова приподнял занавеску.
— Ну, и что?
— Что ты имеешь в виду? — спросил Нахтигалл, словно во сне.
— Рассказывай дальше. Раз уж ты начал… Тайное собрание, закрытое общество, собрание гостей?
— Я не знаю. В последний раз было тридцать человек, а в первый — шестнадцать.
— Бал?
— Конечно, бал, — казалось, Нахтигалл уже жалел, что вообще заговорил об этом.
— И поэтому ты там играешь.
— Поэтому? Нет. Я не знаю почему. Правда, не знаю. Я играю, я играю с завязанными глазами.
— Нахтигалл, Нахтигалл, что за сказки!
Нахтигалл наклонился ближе и прошептал:
— Но с не очень крепко завязанными глазами. Не так, чтобы я вообще ничего не видел. Сквозь черную повязку я вижу в зеркале… — и он снова замолчал.
— Одним словом, — сказал Фридолин нетерпеливо и с оттенком презрения, чувствуя, однако, как в нем нарастает необъяснимое волнение, — голые девки.
— Не говори так, Фридолин, — ответил Нахтигалл, словно оскорбившись, — Таких женщин ты никогда не видел.
Фридолин слегка откашлялся.
— И… Высока ли плата за вход? — как бы мимоходом спросил он.
— Ты имеешь в виду — билет или что-то в этом роде? Ах вот, о чем ты думаешь.
— Ну и как же туда попасть? — спросил Фридолин сдавленным голосом и забарабанил пальцами по столу.
— Нужно знать пароль. Он все время меняется.
— И какой сегодня?
— Я еще не знаю. Я узнаю его от кучера.
— Возьми меня с собой, Нахтигалл.
— Нет-нет, невозможно, это слишком опасно.
— Но еще минуту назад ты сам собирался взять меня с собой, тогда это не казалось тебе таким опасным.
Нахтигалл испытующее посмотрел на него.
— В таком виде, как ты сейчас, это все равно невозможно, там все в масках — и мужчины и женщины. У тебя есть с собой маска или что-то в этом роде? Нет-нет. Может, в следующий раз. Я говорю лишь теоретически.
Он прислушался, снова выглянул на улицу из-за занавески и облегченно вздохнул:
— Ну, вот и экипаж. Счастливо.
Фридолин схватил его за руку.
— Нет, ты так не уйдешь. Ты возьмешь меня с собой.
— Но, коллега…
— Предоставь мне все остальное. Я уже понял, что это «слишком опасно», возможно, как раз меня и привлекает.
— Но я же сказал, без костюма и маски…
— Есть прокат костюмов.
— В час ночи!
— Послушай, Нахтигалл. На углу Викинбургштрассе как раз находится такой прокат. Я несколько раз в день прохожу мимо этой вывески, — и поспешно, с возрастающим возбуждением добавил: — Ты останешься здесь еще на четверть часа, а я тем временем попытаю счастья. Владелец проката, вероятно, живет в том же доме. Если ничего не выйдет, я не буду более настаивать. Пусть все решит судьба. В этом же доме есть кафе, кафе Виндобона, если не ошибаюсь. Ты скажешь кучеру, что кое-что забыл там, зайдешь внутрь, я буду ждать тебя недалеко от двери, ты быстро скажешь мне пароль и снова сядешь в свой экипаж. Я же, если мне удастся раздобыть костюм, тоже возьму экипаж и поеду за тобой, а там… будет видно. Я готов к любым опасностям.
Нахтигалл несколько раз пытался что-то возразить, но безуспешно. Фридолин бросил на стол деньги вместе с щедрыми чаевыми, что показалось ему соответствующим настроению этой ночи, и вышел. Снаружи стоял закрытый экипаж, на козлах неподвижно сидел кучер, в высоком цилиндре, одетый во все черное. «Как траурный экипаж», — подумал Фридолин. Несколько минут быстрым шагом — и вот он уже достиг угла дома, где располагался прокат костюмов. Он позвонил и спросил у швейцара, здесь ли живет хозяин проката костюмов господин Гибизер. Выяснилось, что господин Гибизер действительно живет здесь, этажом выше своего магазина. Швейцар, казалось, был не очень удивлен столь поздним визитом и после значительных чаевых, полученных от Фридоли- на, доброжелательно заметил, что во время карнавала далее в такое время не так уж редко приходят люди, чтобы взять костюм напрокат. Он зажег свечу и освещал путь до тех пор, пока Фридолин не оказался на втором этаже. Господин Гибизер тут же открыл, словно все это время он ждал перед дверью. Это был худой, безбородый и лысый мужчина в старомодном пестром халате и турецкой шапке с кисточкой. Своим видом он походил на старика из какой-нибудь театральной комедии. Фридолин изложил ему свою просьбу и добавил, что цена не имеет значения, на что господин Гибизер мимоходом бросил: