— Это всегда останется самым удобным и не самым плохим выбором.
— Как тебя зовут? — спросил Фридолин.
— Ха, как нас зовут? Конечно же, Мицци. — Девушка уже повернула ключ в двери, поднялась на лестничную площадку и ждала, что Фридолин последует за ней.
— Скорее, — сказала она, заметив, что он колеблется. Внезапно он оказался рядом с ней, дверь за ним закрылась, Мицци заперла ее, зажгла восковую свечу и осветила ему проход. «Я сошел с ума, — подумал он. — в любом случае я к ней не прикоснусь». В комнате горела масляная лампа. Девушка высоко вывернула фитиль. Это была уютная комната, мило обставленная (во всяком случае, пахло здесь лучше, чем, например, у Марианны). Конечно, здесь не лежал месяцами старый больной человек. Без малейшей фамильярности девушка приблизилась к Фри- долину, но тот мягко отстранил ее. Тогда она указала на кресло-качалку, в которое он с удовольствием позволил себя усадить.
— Ты наверняка очень устал, — заметила она. Фридолин кивнул. Не спеша раздеваясь, она сказала: — Да, мужчина, который целый день занят делами. В этом плане нам гораздо легче.
Он заметил, что ее губы совсем не накрашены, а от природы такого яркого цвета, и сделал ей по этому поводу комплимент.
— Зачем мне краситься? — спросила она. — Как ты думаешь, сколько мне лет?
— Двадцать? — предположил Фридолин.
— Семнадцать, — сказала она, села к нему на колени и, как ребенок, обняла его за шею.
«Кто мог предположить, — думал он, — что я буду находиться именно здесь, именно в этой комнате? Разве я сам, час назад, десять минут назад, считал это возможным? И — зачем? Зачем?» Девушка стала искать его губы своими, но он отстранился. Она посмотрела на него большими грустными глазами и соскользнула с его колен. Фридолину было почти жаль ее: в ее объятиях была особенная, успокаивающая нежность.
Она взяла красный халат, лежавший на спинке разобранной кровати, и закуталась в него.
— Теперь все правильно? — спросила она серьезно, будто испуганно, словно ей стоило больших усилий понять человека напротив. Он не знал, что ответить.
— Ты правильно догадалась, — сказал Фридолин, — я действительно очень устал, но мне очень приятно сидеть здесь, в кресле-качалке, и просто тебя слушать. У тебя такой красивый, нежный голос. Говори! Расскажи мне что-нибудь.
Она села на кровать и покачала головой.
— Ты боишься, — сказала она тихо, а затем про себя, едва слышно, — жаль!
При этих словах горячая волна прокатилась по его телу. Он подошел к ней, хотел обнять, объяснить, что он абсолютно ей доверяет, и это было бы правдой. Он привлек ее к себе и стал ласкать, как ласкают девушку, как ласкают любимую женщину. Но она так сопротивлялась, что он в конце концов в смущении остановился.
— Мы не можем этого знать, но когда- то все может случиться. Ты прав, что боишься меня. И если что-то случится, ты проклянешь меня.
Предложенные деньги она отвергла так настойчиво, что он не решился настаивать. Она накинула на себя тонкую голубую шаль, зажгла свечу и, освещая ему путь, проводила до двери.
— Сегодня я буду дома, — сказала она. Он взял ее руку и невольно поцеловал. Она посмотрела на него удивленно, почти испуганно, а затем улыбнулась счастливо и смущенно.
— Как девушку… — прошептала она.
Дверь за ним закрылась, и Фридолин быстрым взглядом запечатлел в своей памяти номер дома, чтобы утром послать бедняжке вина и сладостей.
Глава 4
Тем временем стало еще теплее. Теплый ласковый ветер нес по узкому переулку запах влажных полей и далекой горной весны. «Куда теперь?» — подумал Фридолин, как будто не было само собой разумеющимся наконец отправиться домой и лечь спать. Однако он не мог на это решиться. После неожиданного столкновения с алеманнами ему казалось, что у него больше нет дома. Или после сцены у Марианны? Нет-нет, раньше — после вечернего разговора с Альбертиной он все дальше и дальше удалялся из привычного круга событий в другой, далекий, чужой мир.
Он ходил по ночным улицам, подставляя лоб теплому сухому ветру, и, наконец, решительно, словно достигнув наконец желанной цели, зашел в кафе в нижнем Ринге. Это было старовенское уютное кафе, не слишком просторное, с приглушенным светом и в столь поздний час не слишком многолюдное.