Город жил размеренной, тревожной и полной надежд жизнью. К вечеру третьего, после гибели королей, дня по городу поползли слухи. Не глупые и мерзкие сплетни, а именно слухи: невероятные и радостные. Повеселевшие горожане, при встречах, задавали друг другу один и тот же вопрос:
— А вы слышали?
И тут же, наперебой, спешили поделиться последними новостями: король совсем близко, вот-вот будет здесь, может, уже сегодня ночью. Конец неопределённости и тревожному ожиданию. Приедет король, и всё станет, как прежде. И уберут рогатки с улиц, и можно будет свободно ходить по всему городу, не спрашивая ничьего на этот счёт разрешения. Хорошо бы убрать их уже сейчас, и хоть как-то украсить город, пусть только центр — но и это совсем неплохо.
Радостное ожидание сказалось, прежде всего, на дисциплине отрядов квартальной охраны. Армейская муштра в подобных ситуациях оказывается весьма полезной вещью: солдат, в отличие от лица гражданского, привыкает, что все события в его жизни происходят согласно приказам начальства, и если нет приказа на приезд короля, то и ждать короля бессмысленно. Тусон, Вустер и Джаллон, как люди наиболее хорошо информированные, восприняли эти слухи с опаской и недоверием: пути Василию до Раттанара, в самом лучшем случае, оставалось ещё не меньше пяти дней. Тревоги им подбавил неожиданный визит гнома, незаметно пробравшегося в штаб, и так же незаметно ушедшего.
— Не верьте слухам, — сказал гном, — они лживы. Король Василий под стенами Скироны одержал сегодня победу, но сам тяжело ранен. Его не будет в Раттанаре ни этой ночью, ни в ближайшие из последующих. Усильте бдительность, не то не избежать вам неприятностей.
— Откуда вы знаете об этом? — спросил Джаллон. — Даже обладай ваш вестник крыльями, и то не добрался бы до Раттанара так быстро.
— Моё имя — Бренн, — ответил гном, словно это хоть что-нибудь объясняло. - Вы, Джаллон, должны знать, что среди гномов не бывает лжецов. Если я сказал неправду — найдите меня завтра и убейте, мастер Тусон. А сегодня — будьте начеку.
Как бы то ни было, но Тусон запретил солдатам своих рот этой ночью снимать доспехи — даже тем, кому выпало спать в казармах. Своего оруженосца Довера он отослал к Скиронским воротам, которые охраняла рота Разящего, и через которые только и мог прибыть король, с указанием довольно неопределённым:
— Если увидишь, что там что-то не так — мигом ко мне. Надеюсь на твою сообразительность, Довер…
Юноша радостно кивнул и бегом бросился выполнять поручение: он первым увидит короля Василия. Ну, одним из первых. А это было и приятно, и почётно для молодого солдата. Что скажешь: шестнадцать лет есть шестнадцать лет…
Одним из усиленных патрулей в роте Водяного этой ночью командовал капрал Тахат. Чувствовал он себя неспокойно: на душе кошки скребли, и тревога сосала где-то внутри живота. Вроде бы, причин для беспокойства не было: от Огасты он получил весточку через лейтенанта Яктука, что у неё всё в порядке, только жаловалась, скучает, мол, и ждёт с нетерпением встречи. С матерью тоже ничего не случилось: днём к нему пробрался младший братишка Натал (вот же сорвиголова) и обстоятельно обо всём доложил.
Но беспокойство не проходило. И, заступив в наряд, Тахат неожиданно для себя отдал приказ патрулю получать в оружейной копья. Сержант Хобарт выдал, не выразив удивления: как инструктор по рукопашному бою, капрал устраивал солдатам довольно странные тренировки, в пользе которых Хобарт нисколько не сомневался. Сержант ограничился внешним осмотром: пощупал пальцем острия — остры ли, убедился, что древки не имеют ни трещин, ни заусенец, и пожелал Тахату спокойного патрулирования.
— Спасибо, сержант. Надеюсь, что вы правы, но… Что-то мне подсказывает, что не всё сбудется по вашим словам…
— Ты, Тахат, только не перебей, случайно, всех скрытых врагов. Нам-то оставь хоть нескольких, — Хобарт хлопнул Тахата по плечу и захохотал. — Мы ждём от тебя новых подвигов, капрал!
Полусотня вышла из ворот и, повинуясь капралу, свернула в сторону улицы Столбовой — обычному окончанию маршрута. Хобарт хотел крикнуть:
— Не туда, Тахат! — но только махнул рукой и ушёл в казарму.
На перекрестье со Столбовой патруль наткнулся на зарёванного мальчишку:
— Они ушли встречать короля, а мне… а меня… меня не взяли…
— Кто — они?
— Квартальная охрана… Ы-ы-ы… Люди барона Фехера тоже готовятся ехать: уже седлают лошадей… А меня и они не берут…
Тахат осмотрел пустынную улицу: ни рогаток на постах квартальной охраны, ни самих охранников, и впрямь, видно не было.
— Где особняк барона?
— Первый переулок направо.
— Ты вот что, малец… Казармы роты Водяного знаешь? Беги за помощью, а мы тут уж как-нибудь…
Ворота баронова особняка распахнулись, едва полусотня Тахата свернула в ведущий к нему переулок, открыв готовую к выезду дружину Фехера.
— Побежим — всех порубят! — у Тахата от волнения сразу пересохло во рту, и он зачерпнул у забора горсть нетронутого снега. — В три ряда — становись! Всем опуститься на колено, копья упереть в землю! Начнут перескакивать через нас — рубить коням ноги и вспарывать животы! Всадников добивайте, как придётся. Держись, ребята!
Дружинники барона с диким визгом и улюлюканьем рванули с места. В ровном свете уличных фонарей заблестели лезвия обнажённых мечей.
Полусотня пехотинцев, ощетинившаяся остриями копий, не дрогнула, только качнулись слегка наконечники копий, когда солдаты перехватывали их половчее.
«Хорошо, переулок короток — не успеют скорость набрать» — подумал Тахат прежде, чем всё смешалось в свалке боя, и первый ряд всадников напоролся на копья. Два коня, поражённые в грудь, упали перед солдатами Тахата, один встал на дыбы, сбросив всадника под ноги набегающих сзади лошадей, и, пронзённый копьями пехотинцев, опрокинулся назад, усилив сумятицу среди дружинников.
Скорость, действительно, оказалась мала, и из пяти всадников второго ряда только двоим удалось перескочить через лежащих лошадей и три ряда пехотинцев. Но и они не устояли: оба коня, приземлившись на израненные ноги, повалились на широкую дорогу улицы Столбовой, придавив своих всадников.
Потеряв в свалке на выезде из переулка ещё несколько человек и лошадей, дружинники развернулись назад, в усадьбу.
— Не давайте им опомниться! За мной! Вперёд! — молодая дерзость Тахата, его задор и бесстрашие передались солдатам полусотни, которые, с удивлением, обнаружили, что все — живы. Правда, слегка помяты, не без того, но главное — живы. И пешая полусотня бросилась в погоню за сотней всадников, увлечённая победным азартом.
Лейтенант Яктук вернулся в казармы со встречи с Тусоном: командор, после долгих раздумий, всё же собрал некоторых своих офицеров, чтобы рассказать о визите гнома.
— Будьте внимательны, господа. Не упускайте из вида ни одной мелочи, ни одной странности. Иногда незначительное событие говорит о будущем больше самой точной разведки. Не позволяйте радостной эйфории лишить боеспособности ваших солдат, и сами не поддавайтесь ей. Можете поделиться моими опасениями с самыми надёжными из подчинённых, с теми, кто не утратил наблюдательности и способности мыслить самостоятельно, не по уставу. Что-то мне неспокойно, господа офицеры…
— Вы правы, господин командор, — поддержал Тусона капитан Ланс, командир роты Матушки, — мои раны тоже ноют в предчувствии боя, а я привык полагаться на них…
Яктук вернулся под впечатлением от сомнений других, но сам, как ни прислушивался к своим ощущениям, не замечал никакой в себе разницы. Может быть, потому, что с момента гибели короля Фирсоффа жил только ожиданием боя, и в каждую встречу с командором ждал от того слов: «Вот он враг, лейтенант, убейте его». Доклад сержанта Хобарта он почти полностью пропустил мимо ушей, осознанно расслышав лишь слово «копья».
— Что — копья? — переспросил он сержанта.
«Вот она, та мелочь, о которой говорил командор, — понял лейтенант после повторного доклада Хобарта. — Вот она, странность!»