– Мы, женщины, посмелей вас, – хвастливо сказала Сульписия, сидевшая на обтрепанном складном стуле.
– Сторожевых выставили? – спросил Конокрад.
– Говори, что задумал, Эктор, – сказал человек со шрамом.
– Выпить нету?
Конокрад вынул маисовую кочерыжку и протянул бутыль Эктор Чакон, прозванный Совою, пробежал взглядом по напряженным лицам и выпустил дым. Он десять лет мечтал об этой сигаре, этих голосах, этом гневе.
– Тут, в городе, – почти спокойно сказал он, – есть человек который всех нас топчет. Я видел, как преступники в тюрьме молят Христа – самые последние мерзавцы взывают на коленях к Судье Праведному. Господь жалеет их и прощает, но у нас тут есть судья, которого не разжалобишь. Он сильнее бога.
– Господи Иисусе! – закрестилась Сульписия.
– Пока он жив, никто не высунет носа из дерьма. Мы просим вернуть нам земли и ничего не добьемся, разве что ихний выборный бросит подачку. Местные власти на поводке у тех, верховных.
– Выборные, – сказал Конокрад, – родичи судьи. Один год Бустильос, другой год – Валье, по очереди отдыхают.
– В том и сила, что они все свои, – сказала Сульписия.
– А кто им указ?
– Когда я сел, – сказал Сова, – у нас было вдвое больше земли. За пять лет поместье все сожрало.
– Наш выборный подал жалобу, – сообщил Скотокрад. – Тринадцатого будут разбирать дело.
– Ему там покажут! – засмеялся Сова. – Судья Монтенегро подотрется ихней жалобой. У него две тюрьмы: в городе и в усадьбе.
– Значит, выхода у нас нет, – загрустил Скотокрад.
– Ты что предложишь, Эктор?
– Подождем тринадцатого декабря. Тогда я его и убью.
Где-то закричали совы.
Скотокрад помолчал, потом вздрогнул.
– Когда он умрет, – сказал он, – жандармы всех перебьют и все сожгут.
– Как сказать.
– Ты о чем?
– Тут нужна хитрость.
– Надо устроить потасовку. Из наших полягут двое или трое, а судьи скажут, что мы с ним просто дрались.
– Если он умрет, – сурово сказала Сульписия, – никто не назовет своей нашу Янакочу.
Скотокрад почесал за ухом.
– А что с убийцами будет?
– Выйдут через пять лет.
– Если не растеряешься, – сказал Сова, – в тюрьме еще лучше станешь. Многие научились там читать.
– Я научился, – застенчиво вставил Конокрад.
Сульписия подумала о муже, который умер в тюрьме, у Монтенегро, встала и пылко поцеловала руку Эктору Чакону.
– Благослови тебя бог! – сказала она. – Десять лет отсижу, лишь бы ты его убил.
– Кто из нас умрет? – спросил Конокрад, цыкая зубом.
Только Сова, способный разглядеть в темноте серого зайца, увидел, как у Скотокрада сжались челюсти.
– Вот Ремихио совсем плох, – сказал Скотокрад. – Его не вылечишь. Что ни день – в припадке. Бьется, а потом плачет, я сам видел. По траве катается. «На что мне жить? Зачем я живу? Почему бог не приберет?» Так и стонет.
– Как ваше мнение?
– Ему пора отдохнуть.
– Если он умрет, – сказал Конокрад, – мы его на славу похороним.
– Гроб купим хороший, – с жаром поддержал Скотокрад, – и каждый год будем цветы носить.
– Голосуем!
Сова подсчитал во. тьме поднятые руки.
– А еще кто? – спросил человек со шрамом.
Скотокрад сплюнул.
– Исаиас Роке – предатель. Он доносит на нас Монтенегро и правду и неправду. Пусть умрет.
– Он хвастался, что судья ему крестный, – сказала Сульписия. – Пусть вместе и помирают.
– Кто против?
Конокрад вынул наконец из зуба волоконце коки.
– Голосуем, – сказал Сова.
Все подняли руки.
– А еще, – сказал Конокрад, – пускай умрет Томас Сакраменто. Он связан с людьми, которые доносят Монтенегро. По его вине многие пострадали.
– Как ты, Эктор?
– Помню, работники из поместья засеяли наше поле. Я по приказу выборного пожаловался. на них. Сержант Кабрера мне сказал: «Дай мне лошадь и мяса нажарь побольше! Завтра поеду проверю». Я все приготовил, но сдуру лошадей привести поручил ему, Томасу. Я доподлинно знаю, что он сообщил судье, а тот ему сказал: «Притворись, что не понял», и он повел лошадей пастись. И ничего у нас не вышло. Выборный отправился проверять, тут его и взяли.
– Он нас продаст ни за грош.
– Дурную траву…
Все подняли руки.
– Сперва их надо выгнать из общины, – сказал Скотокрад, – чужаку в ней не место. Пускай умирают, как бездомные псы.
– Нет! – сказал Сова. – Если их выгоним, власти догадаются.
– А кто убьет судью?
Ночь стала мрачной, как старая дева.
– Я. В спину или в грудь, как скажете. А если надо, убью и других.
– Ты не единственный мужчина в наших краях.
– Давайте побьем его камнями, – предложила Сульписия.