– Это что за мерзость?
– Курица, ваша милость, – отвечал Кайетано. – Сам ощипал.
– Это не курица, а дерьмо, – выговорил инспектор.
Кайетано понюхал и скривился от хохота. Это было дерьмо.
– Слушай, Эспиноса, ты котелок закрывал?
– А?…
– Сукин ты сын! – загремел Кайетано. – Ты что, не знаешь, когда жгут навоз, надо закрывать все крышкой, а то провоняется?
Трагедия жителей Чинче повергла в ужас жителей Янакочи.
– Надо все приготовить, – беспокоился Агапито Роблес.
– Хорошо бы музыкантов нанять, – посоветовал Скотокрад.
– Триста солей сдерут.
– Дадим, чего там.
Двенадцатого декабря утром шестьдесят человек во главе с выборным отправились верхом в Янауанку. Городская площадь не помнила такой кавалькады, даже жандармы проснулись от удивления. Сержант Кабрера поправил подсумок и объехал площадь, грозно хмуря брови. На большее он не решился. Когда Эктор Чакон и Скотокрад с Конокрадом вступили на площадь, их встретило тревожное жужжанье. Поджидая их, люди курили, выпивали, разговаривали. Стемнело рано, как всегда в туманные дни. К семи на выселках Чипипаты замигали два огонька.
– Едут! – крикнул выборный.
Через тридцать минут на площадь въехал забрызганный грязью грузовик. Оркестр, смущая жителей, заиграл «Марш Знамен». Инспектор снял шляпу.
– Власти Янакочи, – с достоинством сказал выборный, – приветствуют вас, сеньор инспектор.
Скотокрад и Конокрад услужливо подхватили его вещи. Музыка и крики сопровождали инспектора до гостиницы. Инспектор вышел из машины. От восторгов и от высоты у него кружилась голова.
– Я очень устал, – произнес он у самой двери.
– Нет, не сюда, сеньор инспектор, – сказал выборный.
– Почему?
– Надо пройти через патио, – сказал Скотокрад.
Гостиница была одним из порождений Симеона Забывчивого, единственного здешнего архитектора. Он не помнил ни обид, ни чертежей, и в домах его всегда недоставало двери, окна или прохода. Благодаря его таланту многие спали в гостиной и ели в сарае. В гостинице «Международная» он забыл построить лестницу. Владельцы не разрушили здания, а решили, что постояльцы смогут взбираться наверх по деревянной лестнице, приставленной к стене, и в этом был свой прок. Здесь не могли селиться пьяницы.
– Я немного отдохну, – сказал инспектор.
– К которому часу подать лошадей?
– К девяти.
Агапито. Роблес поклонился.
Снова грохнул марш, и под приветственные крики инспектор полез наверх.
– Завтра все на площадь! – крикнул Роблес.
– Созовем колокольным звоном, – прибавил Фелисио де ла Вera.
Всадники скрылись во тьме. Цокот копыт затих. Через час они шлепали по густой грязи.
– Завтра увидимся, – зевнул Агапито Роблес.
– Останься, – приказал Сова.
– В чем дело?
Сова поднял подсумок.
– Что это?
– Сорок пять выстрелов.
Выборный застыл в седле.
– Эктор, – прохрипел он, – я видел дурной сон.
Сова не ответил.
– Я видел во сне, что пампа кишит жандармами.
Сова похрустел пальцами и ничего не сказал.
– Эктор, ведь он может уступить.
– Судья уступит, когда рак свистнет.
– Мы, начальники, – закашлялся Роблес, – не согласны, чтоб он умер. Ты не имеешь права губить селенье, Эктор.
– И это ты видел во сне?
Роблес применил запрещенный прием.
– Без разрешения ничего нельзя делать, – сказал он.
Револьвер блеснул в руке Эктора Чакона.
– Чего ж я готовился?
– А что?
– Ладно! – крикнул Эктор и пришпорил коня. Конь рванулся вскачь.
– Эктор, Эктор!
Но Эктор Сова скакал по бескрайней пампе. Только на рассвете он пожалел коня и подъехал к дому. Кот по имени Тигр стал тереться об его ноги, выгибая хвост.
– Сюда, отец, сюда! – звал его голос сына.
«Решил, что я пьян», – подумал Сова. Из дверей высунулась грязная и заспанная детская мордочка.
– Возьми свечку, Фидель.
Мальчик поцеловал ему руку и зажег огарок. Неверный свет озарил шершавые стены. На полу валялись мешки с картошкой, конская сбруя. Мерно дышала во сне дочь Хуана. Былая усталость внезапно сковала ему ноги. Он расстегнул пояс. положил на стол револьвер и подсумок. Пули рассыпались по столу.
При виде оружия глаза у Фиделя загорелись.
«Завтра умру, – думал Сова. – Жандармы меня изрешетят, привяжут к лошади и потащат. Никто не узнает меня – ни жена, ни Хуана, ни Фидель, ни Иполито».
– Я завтра убью Монтенегро, – сказал Сова. – Прикончу этого гада. Надо с ним кончать, скот пасти негде.
Фидель погладил револьвер, словно кошку.