– Полагаю, он отомстил за Шигеру? Должно быть, Такео – отважный юноша. Сомневаюсь, что мой сын способен ради меня на подвиг.
– Такео всегда был немногословен, – произнесла Каэдэ, желая, но в то же время боясь рассказать о нем. – Внешне он не казался отважным. Любил рисовать. А оказался бесстрашным воином.
Каэдэ вдруг услышала собственный голос со стороны и резко замолчала от страха выдать себя.
– Вот как, – произнес Фудзивара и снова обернулся к картине.
– Я не имею права вмешиваться в вашу жизнь, – наконец заговорил он, переведя взгляд на Каэдэ, – но вы, конечно же, выйдете замуж за сына господина Шигеру.
– Не все так просто, – ответила она, стараясь выглядеть непринужденно. – У меня здесь земли, к тому же я претендую на поместье Маруяма. Если я оставлю владения и поеду с Отори в Хаги, то могу потерять все.
– Мне кажется, у вас немало тайн для столь юного возраста, – пробормотал он. – Надеюсь, вы когда-нибудь мне их поведаете.
Солнце опускалось за горы. Тени от огромных кедров почти дотянулись до дома.
– Вечереет, – сказал. Фудзивара. – Жаль расставаться, но я обязан отправить вас домой. Буду ждать скорого возвращения. – Он завернул картину и положил ее в коробку.
Каэдэ уловила легкий запах древесины и листьев руты, с помощью которых отгоняли насекомых.
– Сердечное спасибо, – поблагодарила она и поднялась.
В комнату молча вошел Мамору и низко поклонился проходящей мимо Каэдэ.
– Смотри на нее, Мамору, – сказал Фудзивара. – Наблюдай за тем, как она ходит, как отвечает на поклон. Сможешь повторить, будешь называться настоящим актером.
Они попрощались. Господин Фудзивара сам вывел Каэдэ на веранду, подождал, пока она сядет в паланкин, и послал в сопровождение вассалов.
– У тебя все прекрасно получилось, – отметила Шизука, когда они приехали домой. – Ты заинтриговала его.
– Фудзивара презирает меня, – возразила Каэдэ. Она до изнеможения устала от встречи.
– Он презирает женщин, но в тебе видит нечто иное.
– Нечто противоестественное.
– Может быть, – рассмеялась Шизука. – Или нечто уникальное и редкое, чего нет больше ни у кого.
5
На следующий день Фудзивара прислал ей подарки с приглашением на премьеру пьесы в полнолуние. Каэдэ развернула два кимоно: одно старинное и скромное, с искусно вышитыми фазанами и осенними травами, зеленой и золотой нитью на шелке цвета слоновой кости, другое – новое и яркое, с малиновыми и голубыми пионами на светло-розовом фоне.
Хана и Аи пришли полюбоваться на гостинцы. Господин Фудзивара прислал также еду: перепелов и свежую рыбу, хурму и бобовые пироги. Самое большое впечатление это произвело на Хану, которая, как и все, всегда ощущала легкий голод.
– Не трогай, – остановила ее Каэдэ. – У тебя грязные руки.
Девочка перепачкалась, собирая каштаны, но она крайне не любила, когда ей делают замечания. Она убрала руки за спину и сердито уставилась на старшую сестру.
– Хана, – как можно мягче произнесла Каэдэ. – Пусть Аямэ помоет тебе руки, тогда можешь поесть.
Отношения Каэдэ с младшей сестрой не ладились. Она считала, что Аямэ и Аи разбаловали Хану. Жаль, что не в ее силах убедить отца взяться за ребенка, которому нужна дисциплина. Каэдэ собиралась позаниматься с сестрой, но у нее не хватало на это времени и терпения. Долгими зимними вечерами было над чем поразмыслить.
Хана с криком побежала на кухню.
– Я прослежу, – сказала Аи.
– Она так своевольна, – пожаловалась Каэдэ Шизуке. – Красота в сочетании с упрямством принесут ей немало горя.
Шизука с усмешкой взглянула на Каэдэ, однако промолчала.
– Что ты хочешь сказать? – спросила Каэдэ.
– Девочка очень похожа на вас, госпожа, – пробормотала Шизука.
– Ты так и раньше говорила. Зато Хана счастливей меня.
Каэдэ замолчала, думая о разнице между ними. В возрасте Ханы она уже два года пробыла в замке Ногучи. Может быть, она завидует сестренке и поэтому так нетерпима. Однако Хана в самом деле росла без присмотра и никого не слушалась.
Каэдэ вздохнула. Разглядывая чудесные наряды, она поняла, как соскучилась по ощущению мягкого шелка на коже. Девушка велела Шизуке принести зеркало, чтобы примерить платье и посмотреть, как сочетается одежда с ее волосами и цветом лица. Каэдэ скрывала радость от подарков. Ей льстило внимание господина Фудзивары. Шизука обмолвилась, что Каэдэ его заинтриговала, но Фудзивара интересовал ее не меньше.
Каэдэ надела старое платье, оно лучше подходило к поздней осени, и они с отцом, Шизукой и Аи отправились на представление в дом господина Фудзивары. Гостям предстояло остаться на ночь, поскольку драма продолжалась допоздна, под полной луной. Хана тоже мечтала поехать, она обиделась, что ее не берут, и даже не вышла попрощаться. Каэдэ хотела оставить и отца. Непредсказуемое поведение старика могло скомпрометировать его в глазах посторонних. Однако господин Ширакава был так польщен приглашением, что разубедить его не представлялось возможным.
Несколько актеров, включая Мамору, играли постановку «Сукновальня». Пьеса глубоко тронула Каэдэ. За время короткого визита Мамору изучил ее лучше, чем она полагала. Теперь Каэдэ узнавала в нем себя, свои движения, слышала собственные вздохи. «Осенний ветер поет об остывшей любви», – говорила жена, медленно сходя с ума, ожидая возвращения мужа.
«Яркий свет луны, прикосновение ветра».
Печальное пение хора пронзало сердце.
«Блеск инея в бледном свете, хладеет сердце, когда воют ночные ветры».
Глаза Каэдэ наполнились слезами. Чувство одиночества и тоска женщины на сцене, женщины, созданной по ее образу, словно принадлежали ей самой. Постановка растрогала Каэдэ, заставила вновь почувствовать себя беззащитной. Душевная боль, тоска по Такео не давали покоя. Если она не вернет возлюбленного, то погибнет. Но даже в тревоге и отчаянии Каэдэ не забывала, что должна жить ради ребенка. И ей показалось, что она ощутила под сердцем его первое движение.
Над сценой ярко светила луна десятого месяца. Ввысь устремлялся дым из угольных жаровен. В тишине раздавался легкий бой барабанов. Все немногочисленные присутствующие завороженно слушали, восторгаясь красотой луны и глубиной актерских чувств.
После пьесы Шизука и Аи отправились в спальни. К удивлению Каэдэ, господин Фудзивара попросил остаться ее в компании мужчин, которые пили вино, пробовали экзотические блюда из береговых крабов, грибов и маринованных каштанов. Крошечных кальмаров доставили с моря во льду и соломе. Сняв маски, к гостям присоединились актеры. Господин Фудзивара расхваливал артистов и раздавал щедрые подарки. Позже, когда вино развязало языки и веселье стало шумным, он тихо обратился к Каэдэ.
– Я рад, что приехал ваш отец. Полагаю, ему сейчас сложно?
– Вы очень добры к нему, – ответила Каэдэ. – Мы высоко ценим ваше внимание и заботу.
Ей показалось неприличным обсуждать душевное состояние отца с благородным человеком, но Фудзивара настаивал:
– Он часто впадает в тоску?
– Временами отца охватывают приступы отчаяния. Смерть жены, война…
Каэдэ посмотрела на отца, который возбужденно разговаривал с актерами. Глаза его сверкали, и он в самом деле казался сумасшедшим.
– Вы в любой момент можете обратиться ко мне за помощью.
Она смущенно поклонилась, понимая, какую честь оказывает ей хозяин. Каэдэ никогда не находилась в обществе такого количества мужчин и чувствовала, что ей здесь не место, но не могла найти подходящего повода, чтобы удалиться. Фудзивара искусно поменял тему.
– Как вы находите Мамору? На мой взгляд, он многому от вас научился.
Каэдэ перевела взгляд с отца на молодого человека, который стал снова мужчиной, хотя не утратил следов своей женской роли.
– Нечего сказать, – наконец произнесла она. – Он великолепен.
– И все-таки?
– Вы крадете все у нас.