В конце концов мы добрались до гребня и очутились на небольшой равнине. Посредине лежал огромный камень, упавший с верхней скалы. Где-то внизу сверкала река, почти такая же далекая, как Цувано. По долине стлался дым с туманом. Облака опустились низко, спрятав горный хребет с противоположной стороны. Подъем разогрел меня, заставил даже пропотеть, и когда мы остановились, изо рта шел пар. Несколько поздних ягод краснели на голых кустах, остальная растительность сливалась с землей. Даже вечнозеленые деревья превратились в черные. Где-то капала вода, на утесе каркали две вороны. Когда они замолчали, я услышал чье-то дыхание.
Звук, размеренный и медленный, доносился прямо от камня. Я замедлил собственное дыхание, коснулся руки Е-Ана и кивнул в сторону валуна.
Он улыбнулся и тихо произнес:
– Все в порядке. Нас ждут.
Вороны снова закаркали, громко, зловеще. Я задрожал от холода, вернулись страхи предыдущей ночи. Убраться бы подальше от странного места. Мне не хотелось ни с кем разговаривать, кто бы ни прятался за камнем. Ровное нечеловеческое дыхание внушало ужас.
– Идем, – сказал Е-Ан, и я побрел за ним мимо камня, стараясь не смотреть вниз.
За валуном скрывалась пещера. С тесных сводов капала вода. За долгие века известковые отложения образовали пики и колонны, а вода выточила в каменистой породе канал, который вел к глубокому озерцу с ровным белым известняковым берегом. Сама вода казалась абсолютно черной.
Покатые своды пещеры повторяли форму горы. Внутри, на сухом месте, виднелся силуэт сидящего человека. Неподвижную фигуру легко было принять за бело-серую известняковую статую, если бы не отчетливо слышное дыхание. Невозможно было определить, мужчина это или женщина. Мне пришло в голову, что я вижу древнего человека, отшельника, монаха или монахиню, существо, утратившее половую принадлежность и приблизившееся к миру иному так близко, что практически превратилось в тень. Волосы спадали белой шалью, лицо и руки были серыми, как старая бумага.
Человек сидел на полу пещеры и медитировал. Перед ним находилось нечто вроде каменного алтаря с поблекшими цветами – осенними лилиями – и жертвоприношениями: два померанца со сморщенной кожурой, небольшой кусок ткани и несколько мелких монет. Ничем не примечательное место поклонения божеству горы, за исключением высеченного на камне знака Потаенных, того самого, что госпожа Маруяма вывела пальцем на моей ладони в Шигаве.
Е-Ан развязал котомку и достал последний пирог из проса. Опустился на колени и осторожно положил подношение на алтарь, затем поклонился до земли. Человек поднял веки и посмотрел на нас, посмотрел, но не увидел. Глаза разъела слепота. На лице появилось выражение, вынудившее меня пасть на колени, – выражение глубочайшей нежности и сострадания, одухотворенное неземным знанием. Я не сомневался, что передо мной священное создание.
– Томасу, – произнесло таинственное существо, и я понял, что слышу женский голос.
Меня так давно никто не называл по имени, которое дала мне мама, что волосы встали дыбом, и я задрожал, уже не от холода.
– Сядь, – велела она. – Мне многое нужно тебе поведать. Ты Томасу из Мино, но ты также и Отори, и Кикута. В тебе перемешаны три крови. Ты рожден среди Потаенных, но жизнь твоя вышла на поверхность и более тебе не принадлежит. Земля выполнит повеление Небес.
Она замолчала. Шло время. Я продрог до костей и уже стал сомневаться, что дождусь продолжения. Сначала я поразился, откуда она обо мне все знает, но потом решил, что проговорился Е-Ан. Если это и есть пророчество, то оно слишком туманно и ничего не объясняет. Меня пугала перспектива замерзнуть до смерти, но от бегства удерживала на месте сила слепых глаз женщины.
Я слышал наше дыхание, звуки горы, грубое карканье ворон, шелест кедров на северо-восточном ветру, журчанье и капанье воды, стоны самой горы от низкой температуры и падающих камней.
– Твои земли будут простираться от моря до моря, – наконец произнесла она. – Но мир дается ценой кровопролитий. Пять битв принесут тебе мир, четыре победы и одно поражение. Многие падут в боях, но ты останешься невредим, если только смерть не придет от руки собственного сына.
Последовала еще одна длительная пауза. С каждой секундой все больше смеркалось, воздух холодел. Взгляд мой блуждал по пещере. Рядом с женщиной стояло молитвенное колесо на деревянной подставке с резными листьями лотоса по бокам. Обстановка немного смутила меня. Я знал, что во многие горные святилища не пускают женщин, и нигде не найдешь такого набора символов, словно Тайный Бог, Просветленный и духи гор обитали здесь все вместе.
Женщина продолжила, будто прочла мои мысли. В голосе звучало нечто вроде смеха, смешанного с удивлением:
– Все едино. Сохрани это в своем сердце. Все едино.
Она коснулась молитвенного колеса, и оно завертелось. Вращение словно прокралось в мои вены, в кровь. Женщина начала тихо напевать слова, которые я раньше никогда не слышал и не понимал. Слова струились над нами, разносились в воздухе, исчезая на ветру. Но вот они прозвучали снова прощальным благословением Потаенных. Женщина протянула нам чаши и велела отпить из озерца.
На поверхности воды уже появилась тонкая корочка льда, зубы свело от холода. Е-Ан, не теряя времени, вывел меня наружу и встревоженно посмотрел на север. Я в последний раз взглянул на женщину из пещеры. Она сидела недвижно и казалась издалека частью скалы. Мне не верилось, что она останется там одна на ночь.
– Как она там живет? – спросил я Е-Ана. – Так же можно умереть от холода.
– Силы поддерживает Бог, – нахмурился он в ответ. – Не так уж важно, мертва она или жива.
– Значит, она как ты?
– Она святая. Когда-то я принимал ее за ангела, но она человек, преображенный силой Бога.
Е-Ану не хотелось разговаривать. Он уловил мое нетерпение. Мы спустились быстрым шагом до небольшого каменного ската, на который пришлось карабкаться. По другую сторону шла узкая тропинка, вытоптанная людьми, которые в одиночку ходили в темный лес. Тропинка поднималась вверх.
Опавшие листья и иголки приглушали шаги. Под покровом деревьев казалось, что уже наступила ночь. Е-Ан двигался быстро. Я немного согрелся, но ноги и ступни начали каменеть, словно я превращался в известняк от выпитой в пещере воды. Сердце тоже застыло от непостижимых слов женщины о моем будущем. Я никогда не принимал участия в войнах: неужели мне действительно предстоит пять битв? Если кровопролитие – цена мира, то в пяти сражениях прольется слишком много крови. Невыносимой печалью наполняла мысль о том, что мой сын, еще не рожденный, должен убить меня.
Я догнал Е-Ана и схватил его за руку:
– Что все это значит?
– То, что ты слышал, – ответил он, замедлив шаг, чтобы восстановить дыхание.
– Она раньше говорила тебе то же самое?
– То же самое.
– Когда?
– После того как я умер и снова вернулся к жизни. Я хотел уйти в горы и вести жизнь отшельника. Надеялся стать ее слугой или учеником. Но она сказала, что моя работа среди людей еще не закончена, и поведала о вас.
– Ты рассказал о том, кто я, о моей жизни и обо всем остальном?
– Нет, – терпеливо ответил он. – Не было необходимости говорить то, что она уже знала. Святая приказала служить вам, потому что только вы способны принести мир.
– Мир? – переспросил я.
Именно это и есть желание Небес? Я не совсем понимал, что такое мир. Сама идея мира напоминала одну из выдумок Потаенных, она из сказки об империи, которую мама нашептывала мне на ночь. Неужели возможно прекратить войну между кланами? Целый класс воинов призван сражаться: их тренируют, воспитывают, они живут ради борьбы. Так уж повелось – кланы хранят традиции, завоевывают земли, заключают и расторгают союзы…
– Мир посредством войны?
– Разве есть другой путь? – спросил Е-Ан. – Предстоят битвы. Четыре победы а одно поражение.
– Именно к этому мы сейчас готовимся. Видели глаза людей на кожевне? Вы для них герой со времен подвига в замке Ямагата, когда был положен конец мучениям истерзанных Потаенных. Затем ваша поддержка господина Шигеру в Инуяме… Даже без пророчества люди готовы сражаться на вашей стороне. Теперь они знают, что с вами Бог.