А другие говорили, что ничего со старыми деньгами не случится. И вот никто ничего не знает толком, а в сберкассах, говорят, с утра до позднего вечера не кончаются очереди: одни забирают свои сбережения, другие, наоборот, открывают новые счета.
Пивкин не был ни с теми, ни с другими, потому что у него не было вообще денег после того, как уплатил налог за мясо. Но новое правительственное сообщение ждал с интересом: о чем оно будет? Каким? А то, что сообщение будет, — он уже не сомневался И вот…
— Слышишь, Матя, — крикнул он жене. — Важное правительственное сообщение!.. Левитан читает!
— Какое еще сообщение?
— Стоп, стоп!.. В Центральном Комитете… в Совете Министров СССР… — повторял за диктором Пивкин. — Рост военных расходов… ага… вызвали необходимость… ага… выпуска в обращение большого количества бумажных денег… ага, денежную реформу… Слышишь? Эй! Денежная реформа!.. — точно мальчишка, выкрикивал Пивкин. — Эй, слышишь? Деньги заменяют!..
— Тебе-то нечего волноваться, — спокойно сказала Матя. — Как ребенок, право, как дитя!.. — И с укором покачала головой. — Спи давай, слушатель.
Глава четвертая
В новогоднюю ночь по улицам Урани горели костры, — такой уж обычай. Правда, Цямка уверяет, что в войну не жгли, не до праздничных веселых костров было в те новогодние ночи, да и кому возле них было собираться? — только разве ребятишкам. Да и в прошлом году на Курмыже был один костер, а нынче вон — по всей Урани горят! И не верится, что год еще назад новогодние улицы были пусты и унылы. Вот так же заживают на молодом человеческом теле и раны — как, говорят, корова языком слизнула, — как будто и не было их! Вчера еще, кажется, болело, кровоточило, а сегодня и следа не найти.
Аня и в Саранске видела, как жгут на Новый год костры. Конечно, не в центре города, нет, не на Советской площади, а вот на таких улицах, как их Березовая, где и автомобили не ездят, и такие они тихие, эти улицы, да зеленые, летом как в деревне, а зимой только тропы возле домов. Вот на таких улицах в Саранске горели костры в новогодние ночи.
Тихо падают снежинки, мягкие и нежные, летят всполошно в горячем свете костров и исчезают.
Аня постояла у березки, росшей прямо напротив окон Цямкаихи, посмотрела по сторонам, словно решая, в какую сторону пойти. А снежинки тем временем густо осыпали воротник, платок, плечи. Свет костра, который ребята жгли по улице дома за четыре отсюда, — как раз против Поли Аблязовой, не доходил до Ани, но запах горелой соломы слышался хорошо.
А ребятишек в свете костра — как в муравейнике муравьев. И каждый чего только не тащил в огонь: щепки, солому, какую-то бумагу. Шум, гам вокруг костра, смех, звуки гармоники в неумелых руках.
Но не веселили сейчас Аню все эти праздничные и влекущие звуки. Еще днем было так хорошо на душе, еще теплились какие-то сладкие, трепетные надежды на новогодний вечер, и вот — как воздух выпустили из мячика… О, если бы знать, что так будет, не пошла бы в магазин за этими несчастными конфетами, не увидела бы тех санок, того жеребца в яблоках под голубой дугой. А бабы стояли на крыльце и тоже увидели председателя. И говорили так:
— Видишь ты, кралю свою в Сенгеляй повез, — сказала Ульяна.
— Не хочет, знать, в Урани Новый год встречать, — поддержала Фима.
— Замотала, видишь ты, мужика, в Сенгеляй сманивает переезжать, просись, говорит, в райкоме куда-нибудь с переводом на хорошую работу.
— В декрет, слышь, будто опять собирается…
«И откуда они все это знают?» — Со злыми, холодными слезами на глазах Аня сбежала с крыльца. Конфета, которую она держала в руках и хотела было развернуть и попробовать, упала в снег. И пока шла до дому, то легкое, праздничное настроение истаяло вовсе, как вот эти снежинки, летящие в высокое пламя костра. И вместо затаенной надежды на «случайную» встречу осталась одна тоска, черная, как след отгоревшего костра, — по крайней мере, так ей казалось. Нет, никогда еще она не чувствовала себя так одиноко, никогда еще за эти два года в Урани. Два года! Уже третий!.. Господи, скорей бы уж, скорей бы отработать срок и уехать! Что ей Урань?.. Много на свете таких Ураней! И Ане вдруг вспомнился Саранск, как они ходили с мамой на демонстрацию и как она знакомилась с тем странным черноглазым секретарем… И от этого воспоминания как будто посветлело у Ани на душе.