— Семен! — воскликнул Щетихин изумленно. — Кержаев! Ты чего здесь?
— Да так, — сказал парень, опуская голову. — Хочу вот податься…
— Куда это ты хочешь податься?
— Да куда-нибудь завербоваться.
— Это что же так?
— А чего тут делать, — сказал Семен.
— Как это что делать? — строго, по-командирски сказал Щетихин. — А в школе механизаторов я буду за тебя учиться?
— В какой такой школе? — Семен недоверчиво поглядел на Щетихина, а потом на Преснякова. Видно было, что Семен сегодня и не умывался и что в глазах плавает похмельная дурь.
— А в такой, — сказал Щетихин. — При МТС открылась школа, и я тебя записал. Тебе разве не говорил Лепендин?
Конечно, Щетихин никуда не записывал Семена, это он сейчас на ходу придумал. И, чтобы не дать опомниться Семке, он сказал:
— Вот Петр Иванович Пресняков, отец нашей Ани Пресняковой.
— Медички? — спросил Семен с удивлением, но теперь уже веря и в школу, и в то, что он записан. — Правда, похоже… — добавил он и вроде бы обрадовался даже.
А энергичный Щетихин не выпускал инициативы из своих рук, да и молчаливое согласие Петра Ивановича придавало его действиям решительность: накормил Семку в буфете, занял потихоньку у Преснякова денег и купил Семену билет — «до самой МТС!».
Уставший, изможденный беспутной жизнью Семен (ведь он, оказывается, уже месяц как ушел из Урани!), голодный, грязный, от этой заботы вдруг совсем обессилел и покорно ходил за Щетихиным, подчиняясь каждому его слову.
Подошел поезд. Их вагон оказался как раз против бронзового красноармейца с винтовкой, и когда стояли в очередь на посадку в вагон, Семен все задирал голову, разглядывал красноармейца в буденновке и спрашивал у Щетихина:
— А винтовка-то настоящая вроде или нет?
А Щетихин все приглашал Преснякова в гости, уверяя, что ему в Урани очень понравится.
— Передайте Ане привет! — попросил Петр Иванович.
Потом, когда поезд тронулся и Щетихин с Семкой махали ему в окно, он благодарно кивал головой и последним усилием воли сдерживал слезы, коря себя так: «Ну вот, совсем раскис! Не годится, не годится!»
Глава шестая
А весна была все ближе. Прилетели первые грачи и на высоких вязах около правления устраивали гнезда. В полдень с крыш поднималась прозрачная дымка, — сохла на солнце прелая солома. Куры, стоя на одной ноге, грелись на солнышке.
Дороги не держали уже не только лошадь, но проваливались и под ногой пешехода.
С каждым днем воздух все больше и больше наполнялся запахами коры, соломы, талой воды, отпотевшей земли; все выше, чище и голубей становился небесный купол…
А когда всходит солнце над Ураньжайским лугом, над снегами, прихваченными утренником, все заливается розовым светом. Туман розовый, розовые снега, и кажется, что под первыми солнечными лучами розовый туман осыпается с легким стеклянным шорохом!..
И столько новых забот появляется у людей весной! Забот хоть и трудных, но всегда радостных, приятных, потому что весной пробуждается новая жизнь, новые надежды.
Уже третью весну встречает Аня в Урани. И все три входили в ее жизнь по-разному, хотя вроде бы и с одинаковой «весенне-медицинской» темой: убирать кучи мусора, помоев и отбросов, набравшихся за зиму, во дворах, возле крылец. Правда, в весенних уборках хорошо помогала пасха — к этому празднику деревня чистилась и мылась с особым тщанием. Но хорошо бы, внушала Аня, такую чистоту поддерживать постоянно. С этим все, конечно, были согласны.
Такие заботы лежали на Ане в первую весну, во вторую, и вот на пороге третья. Две первые весны прошли при Аверяскине, который, будучи председателем сельсовета, смотрел на Аню скорее как на помеху, чем на полезную работницу в Урани. Теперь же председателем в сельском Совете Михаил Семенович Пивкин — вот уже месяц, как его выбрали на этот пост. О делах его говорить пока еще рано, он только привыкает к новой должности, осваивается со своими правами и обязанностями.
В один из первых дней апреля Аня пошла в сельсовет. На крыльце, на солнышке, сидели монтеры в широких брезентовых поясах. Разумеется, не обошлось без шуточек и задираний, но тут на крыльце появился сам Пивкин, и шуточки стихли.
— Сейчас дозвонился, — сказал Пивкин монтерам. — Завтра будут изоляторы. — И к Ане: — Давай, Анна Петровна, заходи!
В конторе было все по-прежнему, все так же сидел с толстой цигаркой Захарыч и сортировал бумаги. Одна, правда, была новость: черная коробка телефона на желтой бревенчатой стене.