— Но есть у него незнаемый заступник, он и отведет беду…
— Есть, есть, — шепчет и Евдокия с радостным облегчением и откидывается спиной к стене, а Парасковья усталым движением тонкой сухой руки сдвигает легкие косточки.
Алда с Глебихой тихо и радостно вздыхают и с восторженной надеждой глядят на Парасковью: не бросит ли и на них покры? Но нет, устала сегодня Парасковья, да и дел еще много…
Когда она провожает Евдокию до крыльца, та начинает вдруг суетливо рыться за пазухой, хрустит бумажками.
— Вот, возьми-ко. — И сует в руку Парасковье две красных тридцатки. — Это за хорошое гадание. Завтра пойдешь-то?
— Завтра, — отвечает Парасковья.
— Господь с вами, счастливой дороги!..
Глава третья
Всякое терпение лопнуло у Семки Кержаева: либо жениться, либо вообще в сей же миг вон из Урани! Хорошо, конечно, на гармошке играть да плясать, хорошо провожать до третьих петухов, хиханьки всякие да хаханьки, разговоры всякие умные, да ведь не пацан он какой-нибудь, чтобы на крыльце-то сидеть да только за ручку держать!..
И сегодня пришел Семен к своей Валентиновне с самыми решительными намерениями. Но вот как пришел, как только увидел свою Валентиновну, так вся решительность пропала. Вот она вертится около печки, раскраснелась, в свете керосиновой лампы брови особенно тонки и черны, будто нарисованы.
Посматривает Семен на Валентину: и что в ней такое имеется, и почему при виде ее у него пропадает вся смелость, почему он не может вот сейчас же подойти, взять ее за плечи и поцеловать?..
— Ну, ты скоро, что ли, Валентиновна? — говорит он с нарочитой грубоватостью.
А та смеется:
— Подожди еще чуточку, куда спешить!..
— Спешить-то — оно конечно, да ведь чего и ждать… — бормочет Семен, и от одной мысли о тех решительных словах у него перехватывает в горле. Ладно, думает он, вот как выйдем на улицу, а то ведь тут еще эта востроглазая Алда…
Валентина Ивановна живет на квартире у Алды, и так Алду мучит любопытство, что когда приходит Семен, она из избы ни шагу. И так еще ревниво и зло поглядывает на него, будто съесть хочет заживо. Можно подумать, что Семен кому-то перебегает дорогу. Может, она Борьку, своего племянника овдовевшего, надеется женить? От этой мысли Семена даже пот прошиб. «Ну нет, дудки, хватит!..» — сказал сам себе Семен.
— Ну, скоро ты, Валентиновна?
— Не успеешь глазом моргнуть, — смеется Валентина Ивановна, проходя в свой закуток за голландку, неся в руке выглаженное платье. — Только сиди смирно и не смотри сюда.
Сема сидел за столом, будто полено проглотил, смотрел в зеркало, которое висело в простенке между окнами. Отсюда был виден пол, черные швы между половыми досками тянулись вниз, словно скатывались с горки. Посмотрел на ноги. И мокрое пятно увидел — от его кирзовых сапог.
— Тряпки нет, тетя Алда? — не поворачивая головы, спросил он.
— Зачем еще тебе тряпка?
— Да вот, загрязнил…
— Чего еще загрязнил?
— Пол.
— Да ладно уж, ты же мужчина, и будешь еще полы вытирать… — говорила Алда, а сама думала: «Видишь ты, какие нынешние девушки! Переодевается, а этот сидит!.. А вдруг вскочит с места этот жеребец да… Разве устоишь перед ним! Хорошо еще, я сама дома!..»
— Тетя Алда, иди-ка сюда, — позвала ее учительница.
Алда прошла за голландку, господи, царица небесная! Что и делается: Валентина Ивановна совсем голая! Ой-ой-ой!
— Застегни, тетя Алда, — сказала Валентина Ивановна, держа на груди лифчик.
Семену было слышно: «Застегни… Ниже потяни, ниже…» И бормотанье Алды: «Матушки мои, в этой сбруе и дышать нельзя… Да зачем еще это? Ай-ай-ай…» Валентиновна засмеялась. Это передалось и Семену: он увидел в зеркале свои расплывшиеся в улыбке губы.
— Может, помочь?
— Руки у тебя холодные…
— Разве долго согреть! — Сема потер руки. — Я иду.
— Ну, ну, этого еще не хватало! — испуганно крикнула Алда.
Валентина Ивановна вскоре показалась во всей красе: темно-синее платье плотно обтянуло фигуру, глаза блестели в свете керосиновой лампы таинственно и счастливо. Подошла к зеркалу, покружилась перед ним, посмотрела через плечи — хорошо или нет на ней платье, поправляя заодно и волосы цвета спелой соломы.