Но вот что касается комитета… Парасковья хорошо знала, что значит «известим через местные власти». Это — отказ. Но отказ такой, что так просто его не раскусишь. Если бы прямо сказали: «Нет, не откроем», — тогда можно было бы пошуметь: «Как? Почему? В таком-то селе церковь служит, а почему у нас нет?..» И таких «как» и «почему» набралось бы столько, что и десятерым начальникам на них не ответить… Да что говорить, очень ловко ответили в комитете…
Но Парасковья долго не унывала. Отдохнувши с дороги, вымывшись в бане да прочитавши три раза подряд «Акафист святому Ангелу», Парасковья взбодрилась, окрепла духом, а неделю спустя уже видели ее люди по дороге в Колопино. Колопинский поп, внимательно выслушав рассказ Парасковьи, в душе обрадовался даже, что ходатаи вернулись ни с чем: его приход будет больше! И потому он уклонился от всех советов Парасковье. Пошла она дальше, в село Каликово. А тамошний поп, любитель выпить, слушал ее и думал: рассказывай сказки: деньги украли! Знаем, как это делается! Но хоть и не поверили, а успокоить все же успокоили: «Начало есть — теперь конец нужен, а он по началу находится». Конец нужен! Но ведь само собой это не делается? Значит, надо самим шевелиться — так решила Парасковья и, не откладывая дело в долгий ящик, собрала в первую же неделю великого поста надежных баб. И речь Парасковьи на том собрании была такая.
— Видит бог, сколько хлопот свалилось на мои плечи. Вот Глебиха не даст соврать. Куда ни пойди — расход. А откуда их брать, деньги-то? Себя прокормить — и то… Господи, господи! — взмолилась Парасковья, потому что дальше не знала, что и сказать. Все остальные тоже стали креститься. — Научи нас, грешных, как жить, что делать. Внемли голосу нашему, не оставь нас без призору своего!
Потом посидели молча, повздыхали. Глебиха вспомнила Москву, заохала: нет, упаси господи, больше она туда не поедет, в этот содом!..
Парасковья строго взглянула на нее, и та замолчала.
— И через этот содом надо пройти, — сказала она. — Это ой как тяжело, да что делать-то? — Помолчала. — Чтобы дело наше сладить, надо много денег, чтобы всем-то угодить. Правду ведь говорю?..
Парасковья хоть и не назвала имени Глебихи, но обращалась именно к ней. Та с готовностью кивнула:
— Так, так!.. Это здесь без денег еще как-то можно, а в городе и по нужде и то даром не сходишь…
— Истинный бог, все так и есть… — сказала Парасковья, осенив себя крестом. — А в Москву, видно, еще придется съездить. Пусть не я, пусть кто другой поедет — деньги все равно нужны. Без денег там ничего не сделаешь… — И Парасковья оглядела свое собрание. Было всего человек десять, а Алда, считай, самая молодая, другие же — все одинокие старухи и вдовы вроде Тарычевой, с тусклыми, изможденными лицами. А Евдокия Аверяскина, председательша, не пришла, нет, не пришла!.. Конечно, откуда могут быть у них деньги? Да и не рассчитывала Парасковья особо на ихние деньги, у нее на уме другой был план. Но сказать его должна Глебиха: так лучше будет.
— Я так думаю, — начала Тарычева, глянув на Парасковью и поймав ее согласие. — Придется, бабоньки, ходить по домам и просить у добрых людей на храм божий. — И, печально вздохнув и выждав паузу, повторила громче и тверже: — Да, придется ходить из дома в дом, из села в село, кто сколько даст…
— Правильно! — раздался решительный голос женщины в черном платке — это была Фрося из Сенгеляя, подруга Парасковьи, единственная гостья на этом собрании. — Помню, когда открывали Колопинскую церковь, люди там так же ходили по деревням и собирали деньги.
— И сделать это нужно будет так: наши люди будут собирать в Сенгеляе, Рязанове или Акшине, — Парасковья взглянула на Фросю, и та одобрительно кивнула. — А сенгеляйские придут в Урань или пойдут в другое село…
— И нужно заранее знать, в каком доме как просить, — сказала опять Фрося. — Где можно сказать — погорельцам, а где и правду: на божий, мол, храм. — И, помолчав, продолжала: — Надо быть очень осторожными. Где у соседей спросить про соседей, где стороной узнать. В ином доме муж коммунист, а жена верует, и если мужчина в доме — просите погорельцам. А если нет его, говорите прямо. Женщины скорее поймут, не поскупятся на такое дело…
Да, не зря, видно, пришла эта Фрося из Сенгеляя, говорит — как учит. Как будто и без нее не знают, что делать и как. Не мало ли она, Алда, походила по Урани с разными Парасковьиными заботами, знает, как это делается. Алда не на шутку сердилась. Сердилась на Глебиху, которая из Москвы приехала такая бойкая да важная, словно сам патриарх Алексей там ее благословил. Сердилась на Парасковью за то, что та, как приехала, только нынче о ней, Алде, и вспомнила. Сердилась вот и на эту поучающую всех Фросю. Да и вообще, мелькнуло у нее в голове, не плюнуть ли на все это ихнее дело, раз они такие?.. И от этих мыслей ей было горько.