Иван Филиппович постучал бурками, сбивая с них снег, потом снял пальто, офицерский китель, который был ему слишком тесен, и вздохнул так, словно ношу сбросил.
— Ну, что новенького? — спросил Аверяскин, весело поглядывая на незнакомую гостью.
— Она из Шочку, — ответила Евдокия.
— Из Шочку? Ой-ей-ей!..
— Чего ойкаешь?
— Издалека…
— Издалека, миленький, издалека, — ласково сказала Фрося, уходя следом за поманившей ее хозяйкой.
Они вошли в чулан.
— Вот посиди пока тут, накормлю я его, а потом поговорим.
Признаться, Фрося поняла сразу, что тут живет какой-то начальник, поскольку ночуют разные «полномочные» из района, но когда увидела самого Ивана Филипповича, особенно его бурки и военный китель, то испугалась не на шутку. И вот теперь, стоя в чулане, она чутко вслушивалась в то, что говорит этот начальник, — его веселости она не доверяла.
— А чего она тут делает, эта, из Шочку? — услышала Фрося.
В ответ Евдокия пробормотала что-то непонятное.
— Богомолки какие-нибудь? — уже строже спросил хозяин. — Ты гляди у меня, подведешь меня под монастырь.
— Да какие тебе богомолки, — отвечала Евдокия. — Голод на край света погонит. Колхоз ни черта не платит, вот и ходят люди, побираются.
— Колхоз не платит тем, кто не работает, — строго заметил хозяин. — Чего колхоз будет платить твоей Проске, если она в Москву ездит? Это уж вы, церковные мыши, ей командировочные платите.
— Ну ладно, не мели, — сказала Евдокия. — Ешь давай, а то остынет.
«Нет, поскорей уходить от греха», — решила в чулане Фрося и стала повязывать платок. Нет, тут ей ничего не надо, тут можно неприятностей нажить. Правда, сама хозяйка нравилась ей, она чувствовала, что тут можно найти общий язык, да ладно, другой раз Фрося сюда зайдет, другой раз. Тут к ней вошла Евдокия.
— Да уж пора идти, миленькая, спасибо тебе за хлеб-соль, — тихо к ласково сказала Фрося.
— Посидела бы еще. Первый раз зашла к нам и так мало побыла, — тоже тихо, шепотом говорила Евдокия, доставая с полки узелок с деньгами. Зубами развязала она платочек. В руке зашелестела красненькая бумажка — тридцатирублевка.
— Спасибо, голубушка, — сказала Фрося, сунув деньги в пазуху. — Надо идти, пока светло, а то ведь скоро затемнеет…
— Ну, ну, с богом!..
Цямкаиха дотапливала голландку на ночь, когда пришла Фрося и, потупясь, плаксиво запричитала:
— Подай, сестрица, что можешь, для божьей церкви…
Цямкаиха давно уже слышала, что Парасковья и Тарычева ходатайствуют, чтобы в Урани открыли церковь. Знала также и то, что они ездили в Москву об этом хлопотать, да что выездили — не знала. И ей показалось очень удивительно, что какая-то незнакомая баба просит на церковь. Когда она присмотрелась к гостье получше, в глазах ее показалось изумление.
— Ой, да это никак ты, Фрося? — всплеснула руками Цямкаиха. — Откуда ты взялась? Да ты, кажись, не узнаешь меня? — Она подошла ближе. — Это ведь ты, Фрося? Ну, ты и есть! А меня не узнаешь?
— Какая Фрося? Бог с тобой, что ты говоришь? За кого приняла меня?
Куда только девался певучий голос христарадницы! Теперь он звенел, как сердитая, басовая струна. Случается, услышишь раз такой голос — и на всю жизнь западет он тебе в душу. Нет, не могла ошибиться Цямка, нет, не могла. Если сначала Цямка узнала Фросю только по остроносому птичьему лицу, то теперь, в подтверждение всего, узнала и этот голос. Да, да, это она, Фроська, дочь лавочника Кабула, некогда чуть ли не первого богача не только в Сенгеляе, но и во всей волости.
— Нет, Фрося, за другую я тебя не принимаю, — уже спокойно сказала Цямкаиха. — Да разве можно тебя принять за другую!.. Или вместе вспомним прежнее-то времечко! — Цямка улыбнулась. — Постарели мы с тобой, Фрося, немножко постарели…
— Да бог с тобой, никакая я не Фрося, — торопливо крестясь, сказал Фрося, пятясь к двери.
— Я, Фрося, тоже в бога верю, и, может, еще сильнее, чем ты… — спокойно сказала Цямкаиха, стоя с кочергой в руках, которой она колотила в печке головню. — А ты, видно, самого господа бога хочешь обмануть… Чего испугалась? Думала, и праха моего давно уже нет? А я, видишь, живая. Да ты не бойся, не трону. Присаживайся, отдохни…
Фрося стояла у порога, опустив голову. Как неожиданно все вышло!.. Знать бы, стороной бы обошла этот дом… И тихо, дрогнувшим голосом заговорила:
— Господь с тобой, Анна, я ничего плохого не думала. А вспоминать сейчас то, что было так давно… Нам теперь, Анна, уже о смерти думать…
— О смерти! А вспоминать, что ты вытворяла, когда очень хотела жить, уж не хочешь? Боишься? Вижу, Фрося, боишься…