— Ну, что молчишь? — спросил он, потому что Лепендин не спешил с ответом.
— Да ведь что говорить, — сказал Лепендин, — одни трактор обещают вроде как твердо, а второй будет или нет — не знают.
— Будет, это ты не волнуйся, — заверил предрик.
— Прошлым летом так же вот заверяли, да пришлось вручную пары копать…
— Ну! — удивился предрик. — Что-то не помню. — И поглядел на Щетихина. Тот как смотрел в окно, так и не повернул головы.
— Так, так! — встрепенулся Аверяскин, точно только и выжидал эту минуту замешательства, чтобы внести ясность. — В протокол даже записано! Да вот! — Иван Филиппович в угодливом порыве в одно мгновение распахнул амбарную книгу протоколов, перекинул несколько страниц и воскликнул: — Вот! «Протокол номер сорок шесть от 25 июня 1945 года…» Так вот: «Первое. О ходе вспашки паров…». — И поскольку ему показалось, что Василий Павлович с интересом слушает, стал читать дальше: — «Слушали о ходе вспашки… доклад председателя тов. Лепендина, который в своем докладе отметил, что по вспашке паров норму выполняют все бригады, что же касается трактора, то по вспашке паров работает плохо…». — И, опять победно поглядев на всех: вот как у него все дела ведутся! — продолжал быстро и четко, по-военному: — «Решили: предложить председателю колхоза тов. Лепендину организовать ручную копку по поднятию паров, дабы закончить паровую вспашку к 5 июля 1945 года…», — и Аверяскин торжественно замолчал.
— Кто же это додумался до такого предложения? — тихо спросил Василий Павлович. Он медленно поднял глаза на покрасневшего вдруг Щетихина и все, конечно, понял. Но Аверяскин в своем простодушном рвении добил бедного уполномоченного:
— А вот товарища Щетихина и было предложение, — сказал он. Может быть, Аверяскин ловко отомстил Щетихину за чтение того анонимного доноса о нем, который тот недавно читал? — этого, пожалуй, не знал и сам Иван Филиппович, однако теперь, когда уже не он один был тут «опозорен», а уже двое, сам Иван Филиппович почувствовал какое-то удивительное душевное облегчение и глядел на красного, виноватого и как будто уличенного в глупости (так сейчас казалось) Щетихина с нежной любовью.
— Кто старое помянет, тому глаз вон, — сказал предрик. — У меня такое правило. — И опять к Лепендину: — Так какие меры думаешь принимать, Владимир Сергеевич? — И добавил внушительно, подняв толстый белый палец: — Учти, председатель, первая посевная народа-победителя, и надо ее провести как положено.
— Все сделаем, что от нас зависит, — сказал Лепендин. — Да только не все от нас-то зависит.
— Что касается техники, я поговорю, но у них тоже трудное положение, нет запчастей.
— Ну вот! — сказал Лепендин. — Опять придется Сатину с уполномоченным лопаты брать…
Помолчали. Конечно, если бы этот разговор был на официальном совещании, Василий Павлович не дал бы особой воли Лепендину, живо бы обрезал: «За невыполнение решения вы понесете строгую партийную и государственную ответственность!» Но тут дружеская деловая беседа, тут нельзя круто брать, нельзя понапрасну словами бросаться — бесполезно, да и не проймешь этими словами Володьку-героя, — так, кажется, в деревне Лепендина зовут? И Василий Павлович сказал спокойно:
— Вот что, Владимир Сергеевич, и ты, Иван Иванович, — кивнул он Сатину, — мы со своей стороны примем все меры, и что касается овса для рабочих лошадей — это я помню. Но и вы со своей стороны примите все меры, организуйте народ как положено… — Он замолчал, точно почувствовал, что все это еще как бы не главное, что не таких слов ждут от него, предрика, эти люди, но что он мог еще сказать? Что пообещать? Чем поддержать? И тут Василий Павлович вспомнил о самом главном рычаге, который не приведен в действие. Он сказал: — И прежде всего, товарищи, организованный пример коммунистов. У вас большая партийная организация.