Лошадь стояла, обмахиваясь хвостом, хотя мух и не было в лесу, а Борис с Семеном, сидя по-прежнему на телеге, свернули по цигарке и курили.
Семен посматривал на свежий, желтый, в капельках смолы затес, которым было для них отмечено дерево, и мысль, которая и раньше приходила к нему, с какой-то необыкновенной силой заволновала его сердце, потому что мысль эта была — новый дом, который он, Семен Кержаев, срубит и в котором будут жить они с Валентиной свой век, а потом — их дети. От этой мысли сладко забилось сердце в груди и запотели ладони. Семен вытер их о колени, повозился на грядке, крякнул и спрыгнул с телеги. Свой дом!.. Он потрогал пальцем капельку смолы на затесе. Конечно, это трудно, особенно сейчас, в эту осень… Но что же делать Семену, если его Валентина и слышать не хочет, чтобы жить в Семеновой развалюхе, да еще с ворчливой, вечно чем-то недовольной матерью?
— Эх! — с досадой сказал Семен и пристукнул кулаком по затесу. — Дом, что ли, срубить? Как думаешь, Борис?
Борис давно знал вспыльчивый и решительный характер Семки, но знал и то, что вся его решительность кончается с первыми же трудностями, — тут Семка охладевал к делу и редко когда доводил до конца. И даже дом вот его так и стоит еще с довоенной поры: один скат крыши дранкой покрыт, а другой так и остался под соломой, а заготовленная дранка гнила на земле, пока старуха-мать не сожгла ее в печке.
— Рубить, говоришь? — спросил Борис с улыбкой.
— А что! — бодро сказал Семка. — Возьму и срублю! Надо где-то жить. — Про Валентину свою он промолчал.
— Ну что же, — спокойно отвечал Борис. — Руби, дело хорошее, зима долгая — срубишь потихоньку стопу.
— Да, — сказал Семка нетерпеливо, — потихоньку!.. А сразу бы — хоп! — за неделю, а?
— За неделю! Можно и за неделю, если есть деньги, — найти человек десять, за неделю и срубят, да толку-то? Окна, полы, потолки, печки — мороки много, не только на зиму, на все лето растянется, оно так и выйдет — к той осени…
Семка помрачнел лицом — этот срок был не по нему, не по его характеру. Да и надоело ждать!..
Борис посмотрел на унылое лицо приятеля и улыбнулся.
— Что нос повесил?
— Да ведь сойдешь с ума с этими делами! — горячо воскликнул он. — Вот гляди!.. — И Семен поведал Борису все свои заботы.
Внимательно слушал Борис Качанов короткую исповедь товарища. Слушал, не перебивал, не задавал лишних вопросов и глубоко в душе таил остро сверлящую зависть к Семиной живости, к любви его, которую он не скрывал… И когда Семен выговорился и, опустошенный, ждал ободряющего совета, Борис дал ему этот совет. И совет тот был такой:
— Тебе нечего унывать, дело твое хорошее, это ясно. В МТС тебе, конечно, нет резону переходить: сам говоришь, что она возражает…
— Я и говорю! — перебил Семка, судорожно сглотнув. — Запах солярки терпеть не может, близко не подпускает: интеллигенция! — передразнил кого-то Семен.
— Да и не шибко твоя душа к моторам лежит, — продолжал Борис, не обращая внимания на «интеллигенцию».
Семка тут промолчал — это верно угадал Борис: лето еще поработает на тракторе Семка, а на зиму никакими калачами не заманишь его в эмтээсовские сараи.
— Я так думаю… — медленно сказал Борис, с улыбкой посматривая на Семку, — надо подаваться тебе в какие-нибудь начальники.
— Но-о?! — удивился Семен, меньше всего ожидавший такого совета. — Шутишь!..
— Какие шутки, — спокойно сказал Борис. — Вполне серьезно.
— Серьезно!.. Если бы у меня грамоты было поболе семи классов, тогда другое дело, тогда бы конечно…
— Грамота у тебя очень подходящая: семь классов в Урани да берлинские канцелярии.
— Нет, — засмеялся Семен. — Это Мишка Пивкин канцелярии брал, а я только до Прибалтики дошел.
— Ну, я и говорю…
— Да ты дело говори, а то про Берлин — больно надо.
— А дело вот какое, — строго сказал Борис. — Меня тут сватали в монтеры идти — видел, столбы-то ставили? Ну вот, зимой на курсах поучиться, а на будущий год, как будут радиоузел ставить, так начальником узла, тут и грамота твоя подойдет. А дом, — добавил он, помолчав, — дом и купить можно, теперь есть дома…
— А чего сам не пошел в эти начальники? — настороженно спросил Семен.
— У меня грамота не та, — сказал Борис.
— Как — не та? Тоже семь кончал и воевал, как положено.