Потом Мэри познакомилась с Диком Тёрнером. С тем же успехом на его месте мог оказаться кто-нибудь другой. Если уж быть точным, он стал первым, кто нашел в ней нечто изумительное и неповторимое. Мэри очень нуждалась в таком отношении. Ей требовалось вернуть себе чувство превосходства перед мужчинами, которое, по правде говоря, помогало ей жить все эти годы.
Они случайно встретились в кино. Дик на один день приехал в город с фермы. Он редко наведывался сюда, появляясь в городе, только когда ему надо было прикупить товар, отсутствовавший в местном магазине, а такое случалось пару раз в год. На этот раз он столкнулся с одним приятелем, которого не видел целых сто лет, и тот уговорил Дика заночевать в городе, а вечером сходить в кино. Дик, сам себе удивляясь, согласился: он был очень далек от подобных развлечений. Его грузовичок со сваленными в кучу мешками зерна и двумя боронами, припаркованный возле кинотеатра, выглядел нелепо и не к месту, и Мэри, увидев эти незнакомые ей вещи сквозь оконное стекло, улыбнулась. Когда она их заметила, ей было нужно улыбнуться. Она любила город, чувствовала себя здесь в безопасности, а деревня у нее ассоциировалась с детством — все из-за маленьких деревушек, в которых ей доводилось жить, и окружавших их долгих миль пустоты — миль и миль вельда.
Дик Тёрнер не любил город. Когда он покидал столь знакомый ему вельд и въезжал в безобразные городские предместья, которые словно сошли со страниц строительных каталогов, когда он глядел на отвратительные домишки, в беспорядке разбросанные по вельду, не имевшие никакого отношения к твердой африканской бурой земле и выгнувшемуся голубому небосводу, а потом оказывался в деловой части города с магазинами, набитыми под завязку новомодными штучками для шикарных женщин и невиданными вкусностями из-за границы, Дик конфузился, ощущая неловкость и чувствуя, как в нем поднимается злоба.
Его мучила клаустрофобия. Ему хотелось убежать — либо скрыться с глаз, либо все разнести здесь в клочья. Поэтому Дик Тёрнер старался как можно быстрее вернуться обратно на ферму, где он чувствовал себя как дома.
Однако при этом в Африке живут тысячи обитателей предместий, которых можно запросто взять и переселить в другой город на противоположной стороне земного шара, и при этом они не заметят никакой разницы. Предместья непобедимы и неизбежны, как фабрики, и даже Южная Африка, земля которой, кажется, вне себя оттого, что по ней, словно зараза, расползаются аккуратненькие, красивенькие домишки, не в состоянии уберечь себя от такой доли. Когда Дик Тёрнер видел такие дома и думал о людях, что в них живут, об осторожных обитателях предместий, губивших его страну, ему хотелось грязно ругаться, крушить и убивать. Он не мог этого вынести. Дик не пытался выразить свои чувства словами: он все дни проводил работая на земле и утратил привычку играть ими. Но чувство, которое Тёрнер переживал, было самым сильным из всех, что ему доводилось испытывать. Он понимал, что вполне может убить банкиров, финансистов, магнатов, чиновников — всех тех, кто строил аккуратные маленькие домишки с огороженными изгородями садами, наполненными, как правило, цветами из Англии.
Больше всего Дик ненавидел кино. Обнаружив себя внутри кинозала, он удивился, недоумевая, что же на него такое нашло, что его заставило согласиться и прийти сюда? Он не мог смотреть на экран. Лицемерные женщины с длинными руками и ногами навевали на него скуку; сюжет, с точки зрения Дика, был лишен всякого смысла. Кроме того, в зале было душно и жарко. На некоторое время он вообще перестал следить за происходящим на экране и вместо этого принялся разглядывать зрителей. Рядом с ним, вокруг него, за ним рядами сидели люди, которые, отстранившись, подавшись вперед, взирали на экран, — сотни человек, позабыв обо всем на свете, переживали жизнь глупцов, ломавшихся сейчас перед ними. От этого Дику стало не по себе.
Он заерзал, закурил сигарету, посмотрел на темные занавески из плюша, прикрывавшие выход. А потом он окинул взглядом тот ряд, в котором сидел сам, и в упавшем откуда-то сверху луче увидел женский профиль и сноп сверкнувших густых волос. Лицо, казалось, словно в тоске поплыло вверх — румяное, обрамленное золотом в причудливом зеленоватом свете. Он ткнул локтем мужчину, сидевшего рядом с ним, и спросил:
— Кто это?
— Мэри, — буркнул сосед, кинув быстрый взгляд.
Но прозвучавшее имя «Мэри» нисколько не помогло Дику. Он уставился на это милое личико, плывущее в обрамлении волос, а потом, после сеанса, кинулся искать девушку в сутолоке возле дверей. Ее нигде не было видно. В голове мелькнула толком не успевшая оформиться мысль, что красавица была в кино не одна. Его попросили подвезти домой девушку, которую он едва удостоил взглядом. Она была одета, как показалось Дику, нелепо, и он едва удержался от смеха при виде туфель на высоких каблуках, в которых она цокала подле него, когда переходила улицу. В машине девушка оглянулась через плечо на сваленные в кучу вещи в кузове и быстро спросила жеманным голосом:
— А что это за смешные штуки сзади?
— Вы что, бороны никогда не видели? — отозвался Дик. Он без сожаления высадил девушку там, где она жила, — у большого здания, в котором ярко горел свет и сновало много народу. И тут же ее забыл.
Он грезил о девушке с юным, поднятым к экрану личиком, обрамленным волнами распущенных сияющих волос. Мечтать о женщине было для него роскошью, поскольку он запретил себе такие вещи. Дик занялся сельским хозяйством пять лет назад, и дело все еще не приносило дохода. Он был должен Аграрному банку, а кредит пришлось взять очень большой, поскольку Тёрнер не располагал начальным капиталом. Он бросил пить, курить, ограничившись только самым необходимым. Тёрнер работал так, как может работать только человек, одержимый мечтой, — с шести утра до семи вечера. Еду он брал с собой в поля, всем своим естеством сосредоточившись на ферме. Он мечтал жениться и завести детей. Вот только он не смел просить женщину разделить с ним подобную жизнь. Первым делом ему нужно было выбраться из долгов, построить дом, снова начать позволять себе маленькие радости. Дик Тёрнер долгие годы работал на износ, и брак являлся частью его мечты. Он точно знал, какой именно дом построит: он будет совсем не похож ни на одно из тех дурацких, похожих на коробки зданий, воткнутых в землю. Ему хотелось возвести большой, крытый соломой дом с широкими открытыми верандами. Он даже выбрал место, где в будущем станет копать глину на кирпичи, и отметил участки фермы, где трава вырастала особенно высоко, выше человеческого роста, — именно ей предстояло пойти на крышу. Однако порой Тёрнеру казалось, что от воплощения мечты в жизнь его отделяет еще слишком многое. Дика преследовали неудачи. Он знал, что другие фермеры между собой прозвали его Иовом Многострадальным. Если начиналась засуха, больше всего страдало его хозяйство, если заряжали ливневые дожди, первым делом затопляло его угодья. Если Тёрнер вдруг решал выращивать хлопок, то хлопок именно в этот год резко падал в цене, а если налетала саранча, то Дик воспринимал этот удар судьбы как должное и не роптал, будучи уверенным, что туча прожорливых насекомых полетит прямиком к его полю с кукурузой, которая нынче уродилась просто на зависть всем соседям. С течением времени его мечты утратили былой размах. Тёрнер был одинок, ему хотелось жениться, а еще больше — завести детей; но если дела и дальше пойдут в том же духе, то придется ждать долгие годы, прежде чем он сможет позволить себе семью. Дик начал подумывать, что, если ему удастся выплатить часть кредита и добавить к дому еще одну комнату, а также прикупить кое-какую мебель, может, тогда у него получится жениться. В то же время он думал о девушке из кинозала. Она стала главным объектом его мечтаний. Он работал ради нее. Он проклинал себя за это, поскольку знал, что мысли о женщинах, а точнее, об одной женщине для него не менее опасны, чем выпивка, поэтому добра тут не жди. Примерно через месяц после возвращения из города Дик поймал себя на том, что планирует очередную поездку. В ней не было необходимости, и он об этом прекрасно знал. В конце концов Тёрнер махнул рукой и перестал себя убеждать, что она ему действительно нужна. В городе он быстро сделал все то немногое, ради чего приехал, и отправился искать кого-нибудь, кто мог бы подсказать ему фамилию Мэри.