А вот Араму, в отличие от спутников, нужно было проверить куда больше. В первую очередь – цепочку с компасом на шее. Накануне застежка цепочки сломалась и починена была лишь наскоро, поэтому прежде всего Арам убедился, что она держится.
Затем он надел сапоги и, так как день уже становился жарковатым, повязал вокруг пояса свитер матери и отцовский плащ. Полотняная рубашка была изорвана со спины и рассечена на груди, но карман ее уцелел, и за сохранность угольного карандаша внутри можно было не опасаться.
В четырех карманах бриджей хранились еще две золотые монеты, завернутый в непромокаемую ткань блокнот, завернутые в непромокаемую ткань кремни и три непромокаемые карты. На поясе висела выщербленная абордажная сабля, вынутая из мертвой руки предателя и пирата.
Еще к поясу был надежно привязан лиловый кожаный мешочек. Внутри лежал недавно найденный осколок кристалла и завернутый в непромокаемую ткань желудь величиной с кулак. Этот последний был «Семенем Талисса», при помощи которого ночной эльф на глазах Арама выращивал все, что угодно, от вкусных овощей на ужин до огромного дуба. Прощаясь с жизнью, друид взял с Арама и остальных слово доставить Семя в Прибамбасск и в целости и сохранности передать его соплеменнице, друиду-хранительнице по имени Фейрин Весенняя Песнь. Высказав эту просьбу, он испустил последний вздох вместе с последним напутствием: «Семя… Берегите его… от влаги». Арам не понимал, отчего это так важно, но был полон решимости сохранить желудь целым, невредимым и сухим – хотя бы затем, чтобы выполнить предсмертное желание друга.
Развернув непромокаемую карту Калимдора, Арам присел над ней, чтобы посоветоваться с Макасой. После некоторых раздумий она сочла, что, следуя вдоль берега затопленного во время Катаклизма каньона Тысячи Игл, их небольшой отряд достигнет Прибамбасска недели за две. А если они каким-то образом ухитрятся переправиться через каньон по воде, то и быстрее.
Арам поднялся, свернул карту, спрятал ее в карман и еще раз посмотрел на компас. Кристальная стрелка все так же указывала на юго-восток, в сторону Прибамбасска, хотя, возможно, это было простой случайностью. Теперь-то Арам знал, что компас указывает путь к следующему осколку кристалла. Но отчего бы следующему осколку не оказаться в Прибамбасске (или, возможно, где-нибудь по пути туда)?
Так или иначе, их курс был ясен.
– Он все еще показывает на юго-восток, в сторону Прибамбасска, – сказала Макаса, взглянув на компас через плечо Арама.
– Угу, – откликнулся мальчик, вновь пряча компас под рубашкой, на тощей груди.
– Значит, на юго-восток, куда повел бы нас капитан Торн, – заключила Макаса, словно ее капитан, их отец, все еще был жив и отдал приказ идти, куда указывает компас, каких-то полчаса назад.
– На юго-восток, – сказал и Клок.
– Мргле, мргле, – согласился Мурчаль.
И они двинулись в путь.
В дороге вдоль границы Фераласа с Тысячей Игл – джунгли с одной стороны, затопленный каньон с другой – Араму очень хотелось думать, что этот курс ведет прямо домой, в родное Приозерье. Однако, судя по всему, что произошло с ним за последние семь месяцев, вновь увидеть свой дом ему предстояло не скоро.
В этом доме он прожил, вряд ли хоть раз отойдя от него дальше, чем на три километра, первые двенадцать лет жизни. И первые шесть из них, в покое и уюте проведенные с матерью, Сейей, и отцом, Грейдоном Торном, были сплошной идиллией. Но вот однажды утром, в тот самый день, когда Арамару исполнилось шесть, отец оставил их маленькую семью, чтобы вернуться в море. Шли годы, а от него не было ни единой весточки. Не один год прошел, прежде чем Арам смог поверить, что отец действительно бросил их по собственной воле, а вовсе не был похищен злыми орками или мурлоками. Не один год прошел, прежде чем Сейя Нордбрук-Торн перестала ждать мужа и вышла замуж за мягкого и доброго кузнеца Робба Глэйда.
Робб переехал в их дом и даже выстроил рядом новую кузницу, чтобы не ломать жизнь Арама переездом в этакую даль – на соседнюю улицу! (Таким уж Робб был человеком: если речь шла о нуждах семьи, его собственные удобства не значили для него ничего.) Но в то время Арам совершенно не оценил его жеста. Дородный, вечно испачканный золой и сажей, кузнец казался ему непрошеным гостем, бросившим между ним и матерью – а если уж быть до конца откровенным, между ним, матерью и напрасной надеждой на то, что однажды капитан Торн вернется домой из лазурных морей – огромную, мрачную тень.