Стоял ясный и прохладный день месяца листопада, пограничный с первым днем месяца грудена. Зорко забрался куда-то в самую глушь, и ощущение того, что он где-то совсем рядом с разгадкой своих блужданий, стало вдруг пуще прежнего. Он оказался на длинной, засыпанной березовыми, кленовыми и ольховыми листьями поляне, перед невысоким холмиком, похожим скорее на бугор. На склоне его, почти на вершине, придавливал землю заросший толстым мхом и лишайником огромный валун-дикарь, а дальше, за бугром, через оплывшее русло высохшего ручья был переброшен каменный мост о двух опорах и трех пролетах, кой с годами обветшал и даже местами развалился. Ныне ручей, должно быть, тек здесь только в дни сильных и долгих дождей или по весне, когда таял обильно снег.
Бугор обильно зарос березой, кленом и осиной, и под листьями и мхом Зорко угадал шляпки больших и крепких грибов, думавших видно, что никто до них здесь не доберется. Грибы меж тем были известными провожатыми к местам потаенным и необычным, и потому то, что они столпились тут, да еще такие огромные и красивые, заставило Зорко насторожиться. Тишина такая, что паутинка пролетит — слышно будет, замерла в воздухе, и венну казалось, что стук его сердца и шум дыхания слышны сейчас, этой тишине благодаря, на многие версты, до самого Нок-Брана.
Шелест листьев, тронутых чьим-то движением, заставил Зорко вздрогнуть. Ветка качнулась, и за кустом боярышника он увидел молодого оленя, бархатными черными глазами глядевшего на человека. Мгновение олень оставался неподвижен, а затем, вышагивая осторожно и грациозно, вышел весь из-за своего лиственного укрытия и остановился на вершине бугра, поводя ушами. Еще миг он стоял так и вдруг, потянув трепетными ноздрями воздух, напрягся всем телом, молниеносно развернулся и рванулся назад, в чащу.
Сей же миг позади себя Зорко услышал оглушительное шуршание листвы и лай: это черный пес, повсюду сопровождавший Зорко и только сегодня отставший зачем-то от него по дороге к лесу, догнал венна и, подкравшись, должно быть, неслышно к оленю, в последний миг был все же им замечен, и теперь вот так шумно дал знать о своем появлении.
Сейчас же с той стороны, куда скрылся олень, из кустов выкатилось какое-то чудное создание, мохнатое, обросшее коричневой шерстью. Сначала Зорко принял его за неизвестного зверька, но существо, не обращая внимания на большого пса, тут же ощерившегося и вздыбившего шерсть, скатившись по склону, перекувырнувшись попутно раза два, вскочило на ноги и бросилось прямо навстречу венну. Зорко с удивлением понял, что это вовсе не зверек, а человек невысокого — по грудь ему — роста, и действительно весь шерстяной и взлохмаченный, как домовой, обросший и заросший бородой до самых пят.
— Стой! — крикнул Зорко. Крикнул по-веннски, что было приказом для пса, но и малый человек вдруг остановился как вкопанный. Так и стояли он и собака в четырех саженях друг от друга. Пес уселся и дыбил шерсть, урча глухо, готовый к прыжку. Человек просительно уставился на Зорко. Лицо его было мелкое, румяное и удивительно чистое, будто он только что нарочно вымылся, хотя на шерсть, конечно, прицепились репьи, травинки, опавшие листья и прочий мелкий лесной мусор. Выглядел он как взрослый зрелых лет мужчина, и волосы у него были вполне людские, курчавые, каштанового цвета, а глаза карие и плутоватые. Только вот нос у него был вытянут немного и вздернут, что придавало лицу этого маленького мужчины сходство с мордочкой ежа.
— Господин, господин, — заговорил вдруг мохнатый человечек, очень чисто выговаривая вельхские слова, хотя слух венна, привыкшего уже к разным наречиям и к различным вельхским говорам тоже, мигом определил, что говорит странный встречный не на родном своем языке. Голос у него был низкий и приятный, хотя и срывался от волнения.
— Господин, — в третий раз взмолился человек. — Прошу тебя, окажи нам помощь. Мы варим сегодня осенний напиток, и пропасть мне вместе со всем моим народом, а не так уж много нас и осталось теперь, если он не понравится королеве. А если будет испорчен, то лучше нам сразу уйти из этих мест и снова скитаться бесприютно! Как это плохо, господин! Как это скверно! — заохал нежданный проситель под конец, так что Зорко даже и не досадовал, что чувство ожидания чудесного мигом пропало куда-то. Наоборот, он почему-то сразу доверился внутреннему чутью и проникся искренним сочувствием малопонятному покуда чужому горю.