— Не в знании радость заключена, сказитель, — отвечал ему Зорко. — И лучше всего о нас те люди думают, которые вовсе ничего про нас не знают, потому что, как только узнают что, начнут думать: это у них ладно, то худо. И раз найдут худое, то сразу сердцем упадут и скажут: «Нет в мире ни ладу, ни сладу»… Знать — это все яко видеть зорче: куда шагнуть, чтобы в ямину не свалиться. И радости с того, что ты яму за сто шагов обошел, а не убился насмерть, а иной — поглупее — в нее грянулся, нет никакой. Так и получается: чем больше знаешь, тем более скорбишь, что мир плох. И тем долее живешь, зане ведаешь, как худа избегнуть. Так отвечу.
Серебряный колокол ударил в другой раз, уже громче.
— И это правда, — согласился Черный Бродяга.
Брауни, внимавшие спору, замеревшие даже видать, интересно им стало, — принялись было опять шуметь, радуясь, что их заступник одерживает вроде бы верх, но Жесткая Шерсть их мигом окоротил, цыкнув на молодежь на каком-то своем, особенном языке.
— Вот и к слову, — продолжил сказитель. — Что такое правда? И зачем так наставляют людей по правде жить, если нет в этой правде — в знании, сиречь — никакой радости? Не лучше ли будет жить и радоваться, нежели скорбеть?
— Вот вопросов назадавал, — усмехнулся Зорко. — Будто тропок в этом лесу! Думаешь, я леса не знаю, коли на древнем наречии говорю? Все тропки, что ты сейчас показал, к одному месту сходятся. Знание это надобно — чтобы с тропы не сбиться, в болоте не увязнуть. А радость от того бывает, если пришел туда, куда стремился. Одна беда: не знаем, куда стремиться следует. Вот в болото и не падаем, как есть мы мудрые и ученые, а прийти никуда никак не можем. А на деле все одного ищут — этой самой радости. И выходит, что все за одним идут и мимо проходят. Значит, и получается, что радость там, где никто не бывал. И чем более тропок пройдено, тем вернее сказать можно, где ж эта радость в лесу спрятана: и там ее нет, и там нет, и в третьем месте тоже. Где она? И выходит, нигде. И еще выходит, что твоя тропка к ней, к радости, ближе всех, хоть и горька тоже, потому что все прежние мимо прошли и твоя вернее покажет, где это «нигде» прячется. И о том, что те, кто после тебя по лесу бродить будет, к радости потаенной ближе подойдут, печалиться не стоит, зане какая разница, откуда начать тропки считать? Всегда так посчитать можно, что твоя — самая последняя. Вот тому и радоваться надо. И потому правду блюсти следует — хоть ты знание под словом этим разумей, хоть заповедь, от предков полученную (а это, если подумать, одно и то же), — что она тебя ведет по тропе. А без нее заблудишься и сгинешь раньше срока, а значит, и от радости дальше будешь. Такое мое слово.
Колокол ударил в третий раз, и его литой и чистый голос заполнил небольшой чертог.
— И в третий раз ты не ошибся, — осклабился сказитель и потрогал свою короткую пегую бороду. — А теперь, когда так до правды охотлив, погляди на меня через кольцо, что на твоем обереге — знаке Граине.
Зорко, осознавший, что, пока длился их спор, не выпускал из пальцев оберег, не слишком торопился исполнять совет сказителя.
— Это я успею, — отвечал венн. — Ты мне скажи прежде: свежее ли выйдет пиво у Жесткой Шерсти и его брауни, или ты слову своему не хозяин?
— Плох тот сказитель, который не хозяин своему слову, — ответствовал Черный Бродяга. — Пиво в этот год не хуже будет, чем в прежние времена.
— Что ж, — Зорко поднес оберег к глазам, — посмотрим на тебя так, как сам говоришь. Сдается мне, виделись мы когда-то…
Венн прищурил левый глаз, а правым заглянул в узкое отверстьице, что образовывали спицы-лучи солнечного колеса. И увидел, кто же на деле стоял перед ним: на него, прямо сквозь это маленькое отверстие, смотрел Брессах Ог Ферт. Точно такой, каким видел его Зорко тогда, когда меч колдуна прошел сквозь его сердце.
— Вот мы и встретились, хозяин черного пса, носящий знак Граине, — молвил чародей. — Ты и тогда многое умел, а сейчас еще большему научился. Тогда ты стал жребием на моем пути, и ныне тебя, а не кого-то иного дорога привела именно сюда. И опять этот жребий нельзя назвать слишком удачным, ибо Серебряный Колокол нельзя обмануть. Могу лишь показать тебе твое «нигде», куда тебе так радостно попасть в конце жизни…
И прежде чем Зорко успел предпринять что-либо, Брессах Ог Ферт принялся шептать какие-то странные слова, которые точно коконом из мигом затвердевавших пелесых волокон стали оплетать венна, и он не мог ни пошевелиться, ни вымолвить слова. Каменный чертог и все его обитатели, не исключая и самого Брессаха Ог Ферта, стали видны плохо и вскоре вовсе пропали, точно они уходили на дно не слишком прозрачного водоема и воды смыкались над ними, скрывая их. А может, это Зорко падал на какое-то неведомое дно, а колдун и те, кого ему случилось выручить из не слишком понятной беды, смотрели на него с отдаляющейся и исчезающей поверхности.