А потом уже горели городки и маленькие прибрежные поселки калейсов, один за другим взятые Гурцатом. У калейсов не было одного правителя, и каждый бился в одиночку. И даже войско, собранное по деревням, стоявшим подальше от морского берега, должно было уйти в леса. Биться на открытом месте с Гурцатом значило умереть всем: хаган словно лихой степной охотник будто арканом душил противную армию, окружая ее или стискивая с флангов, то ловко уходя от выпадов, то вдруг разворачивая своих всадников и бросая их в дикую вихревую атаку, подкрепленную ударом откуда-нибудь с вовсе нежданного направления. Кочевникам не были помехой ни бурелом, ни скалы, ни болото: все это было в Вечной Степи, только мало кто из соседних даже Народов бывал там, а потому не подозревал, что мергейты отлично знают, как следует воевать в лесах, болотах и горах.
Отбросив стойкое и отважное, но собранное наспех и плохо вооруженное ополчение калейсов в глухие леса, не потеряв и десятой доли воинов, Гурцат обрушился на морских вельхов и снова оказался непобедим. Вельхи успели получить вести по морю и сумели снарядить и пешую, и конную рать, и в первый раз вельхские колесницы сошлись в бою с конницей Гурцата. И вельхи бились долго и доблестно, но и они были разбиты, да так, что от войска их, почитай, ничего не осталось. Гурцат тоже понес потери, но силы его от этого убавились мало: лучшие его тьмы были сохранены, и они-то и решали исход любой битвы.
А потом, когда сегваны уже уплыли, и тяжкие тучи сомнения и безвестности стали клубиться над Нок-Браном, и в криках чаек людям чудились дурные предзнаменования, с полудня пришел к Нок-Брану Снерхус, которого уже год не видели ни здесь, ни в Глесху, ни в иных окрестностях.
Но не песни и сказания принес он с собой на этот раз, а огненное колесо и молот, выкрашенный красным. Значение первого было понятно вельхам. Значение второго знал Зорко, пусть и видел Молот Крови впервые. Когда беда приходила такая, что о прежних спорах и распрях надо было забыть, ибо иное грозило гибелью всем, вельхские мудрецы где-то в своем главном капище, в самом сердце лесов и холмов, изготавливали из священного дуба знак Граине — солнечное колесо, и концы спиц креста, что лежал на круге, поджигались от божественного огня. И Огненное Колесо обходило все вельхские края, от побережий до лесов, от холмов до горных вельхов-гвинидов, забравшихся куда-то в глушь северных отрогов Самоцветных гор, и не было вождя или селения, которое смело бы не отозваться на этот призыв мудрейших.
Тем же был для веннов Молот Крови. Людской кровью была окрашена его боевая сторона. Безмерно давно, во времена, память о коих уже не сохранилась, вели венны кровавые битвы с врагами, имена которых тоже стерлись за давностью, но Молот Крови не мог быть забыт. Как ни далеки были друг от друга печища веннских родов, как ни обособленно они жили, а смутные воспоминания о прошлых лишениях и тяжкие предчувствия грядущих бед нельзя было прогнать из материнских сердец. Потому и учились венны владеть не только сохой и рукомеслом, но и мечом.
И год горя пришел. Снерхус был теперь в кольчужной рубахе и перепоясан мечом. Он поведал о том, что перед мощным отрогом Самоцветных гор, который можно было счесть и не за отрог даже, а за хребет, поросшим густыми лесами, Гурцатовы рати остановились. Этот хребет и отделял местности, прилегающие к Нок-Брану, от вельхских земель, лежащих далее на полдень. Но остановились степняки ненадолго: их поход приостановили не горы и леса, а снега, еще лежавшие на хребте. Многочисленная конница не нашла бы прокорма, начни она переход через горы.
Но Гурцат раздумывал недолго. Если в горах снег еще лежал, то в низинных лесах в месяце березозоле было уже чисто, талые воды схлынули, и свежая сочная трава уже зеленела под щедрым обычно в это время солнышком. И конное войско повернуло на полдень и закат, прочь от морских берегов, откуда уже не от кого было ждать удара в спину. Хаганы повернули свои отряды в холмы и леса, где испокон жили вельхи, лесные вельхи и венны. И снова красные когти пожаров и черные крыла смерти стали видимыми чертами чудовища, телом которого были тьмы Гурцата.
Прощаясь с Зорко, ибо час прощания их был предрешен часом встречи, Фиал открыла ему секрет золотого солнечного знака Граине, что носил Зорко на груди. Кредне и Лухтах, хозяева Волшебного Дома, дали этой вещи, которую Зорко сам помогал делать им, способность придавать взгляду человека, смотрящего сквозь крохотное отверстие в ступице Солнечного Колеса, силу прозрения. И чем более сведущ был человек в знании, чем сильнее и крепче были его сердце и его воля, тем больше был дар его проницать мглу времени и безвестности. Осколок меча Брессаха Ог Ферта остался в сердце у Зорко, и пусть сам Брессах затерялся ныне на перепутьях времен и пространств, и неизвестно, в каком обличий бродил он где-то, исполняя свои зароки, сердце венна сделалось оттого прозорливым, мудрым и горестным.