Туман опять заволок все увиденное, и Брессах Ог Ферт скрылся в нем.
— Зорко, да ведь грянешься же! — услышал он над ухом встревоженный шепот Неустроя. Гирвас крепко держал Зорко за шиворот, и хорошо рубаха у Серого Пса была крепкой, не то он бы и точно сорвался вниз.
— Благодарствуй, Неустрой. Задумался я что-то, — пробормотал Зорко. — Поверю я ему, пожалуй. На что им лжу молвить? Нешто не разумеют они, что когда мы их дозор выследили, так и соглядатаев тоже поймаем?
— Пожалуй, и так, — согласился Неустрой.
Тысяцкий Гурцата выполнил обещание, и десятерых пленников выменяли на одного мергейта. К тому же в отрядах веннов и вельхов, что были окрест, никто не разумел языка степняков, и пойманный ни слова не знал по-веннски или по-вельхски. А может, скрывал это. Печище Дербников степняки сожгли до последней щепки и весенним разливом двинулись дальше. Целую седмицу Зорко почти не спал, только и успевая отсылать своих людей назад с вестями, объезжать с дозором окрестности и искать, где теперь идет войско недругов. Бренн и Качур хотели найти место и улучить время, чтобы устроить отрядам Гурцата засаду, и вести от дозоров были им нужны чуть не каждый колокол.
Размышляя над последними словами колдуна, Зорко понимал, что и вправду все потуги его понять, верно ли он ступил и так ли молвил, смешны и нелепы и что сам он слаб и глуп перед тем, что вершится вокруг него. Но в том и сила его, что, не видя смысла ни в чем происходящем, он может не оглядываться назад и не стоять на росстанях, вертясь, яко веретено, а идти вперед, не сгибаясь. Идти и разворачивать свиток, на котором появляются иной раз самые чудесные слова и расцветает дивными красками живопись. Идти туда, где в неведомой дали плывет не то в небесах, не то в лазурном море зеленый Травень-остров. И даже если суждено ему остаться где-то на пути в безвестных снегах, по весне новый путник, запнувшись о его сапоги, осмотрится и подберет золотое Солнечное Колесо, светящее всем путникам на всех бесчисленных дорогах.