Сердце тихонько заныло. Тягостная атмосфера подвала отнимала последние силы. Однако усталость взяла свое. Поворочавшись еще минут десять незаметно заснула. А проснулась от стука железа.
— Входи, подруга, — впустил сержант в камеру новую арестантку. Слегка помятая, с большим багровым синяком в полщеки разбитная деваха. Огненно–рыжая, в короткой, с вызывающе–откровенным разрезом, юбке и полупрозрачной кофте, она явно не готовилась к посадке.
— Вот, суки, опять закрыли, — беззлобно чертыхнулась вновь прибывшая и глянула на соседку.
— Первоходом? Что предъявили? — вместо приветствия произнесла бойкая девица, сверкнув нагловатыми глазами.
— По недоразумению, — отозвалась Ольга, — Ничего конкретноне говорят, а так, пугают.
— Правильно, мы тут все по недоразумению. — Рыжая плюхнулась на нары и протянула ладошку с ободранным маникюром: — Марго. А тебя?
— Оля, — осторожно пожала руку сокамерницы и вежливо поинтересовалась: — А тебя за что?
— А, ерунда. Хахаль чего–то накосорезил. Шмотки у меня в хате нашли. Вот соучастие и крутят. Да ну его. Успеем наговориться. Если не выпустят, или в СИЗо не загонят. В обезьяннике могут до трех суток держать. Так, что… У тебя курево есть?
Оля отрицательно мотнула головой.
Марго заметила мелькнувшую по коридору тень и подвинулась к решетке.
— Сережа, угости сигареткой, — вкрадчиво попросила девица у сторожа. Сержант недовольно скривился, но полез в карман и вытянул мятую сигарету.
— Все, Маргоша. Больше не клянчи, — видно было, что постоялица здесь свой человек.
— Спасибо, Сереженька, ни боже мой. Разве что еще разок? А кто тебя меняет?
Сержант хмыкнул: — С него ты точно ничего не поимеешь. «Бубен» заступает, — он прошел к выходу и клацнул дверью.
— От, блин, — ругнулась продувная соседка. Ловко прикурила сигарету, выдула дым между решеток. — Ну не везет, так не везет. Этот козел все душу вымотает. Да еще трахнет на халяву, — с огорчением произнесла она.
— Как это? — Оля непонимающе уставилась на рыжеволосую сокамерницу.
— Как? Обыкновенно. Пристегнет к решке и обработает. А чего ему? Ночь длинная. Да и кому жаловаться? А будешь возникать, дубинкой так ухайдакает, неделю кровью будешь харкать. Лучше уж… — она покосилась на миниатюрную фигурку. — Он блондиночек уважает. Так что, похоже, туго тебе придется, — как о чем–то малозначащем сказала она и протянула недокуренную сигарету: — На, покури.
Оля, не слыша предложения, опустилась на твердое дерево лежака. В голове тупо кольнула далекая еще игла. Но сердце неровно стукнуло.
— Ты что? — заметила перемену в соседке Марго. — Не успела еще? Ну, ты даешь? — изумилась сокамерница и поскучнела. — Совсем нехорошо, — она, превратно истолковав состояние Оли. Затушила окурок и полезла на полог.
— Может звякнуть кому хочешь? — небрежно обронила она после недолгой паузы. — Пока Серега не сменился можно договориться. Потом поздно будет.
— Некому. — растеряно отозвалась Оля, чувствуя, как поднимается откуда–то из солнечного сплетения мутное облако страха.
— Ну нет, так нет. — Сокамерница повертелась на жестких досках, устраиваясь поудобне. — Посплю пока, — оповестила она и вскоре тихонько засопела.
Страшная новость, с которой невозможно было смириться, стучала в голове. Потихоньку нахлынули страшные воспоминания.
И хотя помнила она из той ночи немногое: Только страшную рожу, да бритую голову насильника, но вот остальное, что было после, врезалось навечно. Страшная маска вместо лица. Игла, прожигающая мозг. Холодный ветер на нескончаемо длинном мосту…
— Этого больше не будет, — сказала вдруг Оля. — Пусть… но сразу. Только не это.
И будто волна теплого покрывала накрыла ее, легла на плечо невесомая ладонь.
« Он слышит меня! — подумала Оля. — Я сильная. Он меня научил. А если суждено, пусть так и будет».
Странное, невероятное спокойствие и уверенность наполнил. Тело начало покалывать невидимыми иголками, наполняя необъяснимой силой.
Тихонько опустилась на доски и задремала.
Голос. Наглый, уверенный, грубый, донесся сквозь сон. Открыла глаза и различила сквозь решетку силуэты милиционеров.
Один из них — дежурный, а второй — мордатый, с толстой, распирающей ворот форменной рубахи, рябой шеей и пятнистым, плоским, как блин, лицом.
«Наверное тот самый «Бубен», — мелькнуло понимание.
— Две, — пересчитал их по головам сменщик. Пометил в тетради. — А эта ничего… — толстомордый засмотрелся на Олю.
— Марго. Опять? Я тебе говорил, что если снова попадешь, на толчок не поведу? Ну, вот и сиди теперь сутки… Будешь знать, как выеживаться, — бросил он, отходя к следующей камере.