— Дядя Витя, там страшно, я не хочу в тюрьму. Сделайте, что–нибудь. — Оля захлопала ресницами. Сыграть нервный срыв для актрисы оказалось парой пустяков. Подбородок задрожал, и она разрыдалась. —
— Успокойся, пожалуйста, милая. Пойми, я ведь не командую прокуратурой. Тем более, в доме взорвалось большое количество взрывчатки, Им нужно разобраться. Но… — он успокаивающе погладил ее по плечу, — я сделаю все, что от меня зависит.
— Вот, подпиши. — Он протянул ей стопку листов.
— Не могу… — Оля, продолжая рыдать, показала дрожащие пальцы. — Мне нужно успокоиться… А почему — директору? Я ведь его почти не знаю. Давайте я подпишу доверенность на вас? — Не удержалась Оля от мелкой мести.
— Не могу, Оленька. — Губернатор отрицательно замотал голову, даже поднял перед собой ладони, отгораживаясь от сомнительной чести. — Не имею права. Я ведь государственный чиновник. — Лучше уж без самодеятельности. Как и собирались. Директору.
— Да успокойся ты. — Виктор Петрович теперь даже не особо старался скрыть досаду. — Завтра, с утра я приеду с бумагами. И постараюсь решить вопрос с твоим освобождением. Хотя это трудно… очень.
— Мы закончили, — уведомил с хозяйской интонацией, не вяжущейся с его словами о подзаконности власти, губернатор, подойдя к двери.
Сержант вывел арестованную, а прокурорский заискивающе поинтересовался у задумчиво сидящего за столом гостя: — Может, и впрямь, отпустить девчонку? Доказательств–то никаких. А ну как жаловаться начнет…
— Тебя не спросил. Сказали — пусть сидит. Твое дело бумажки писать. — отрезал «хозяин». Поднялся и тяжело вышел из кабинета даже не попрощавшись.
В камере, куда Олю вернул конвойный, никого не было. Очевидно Марго перевели в соседний бокс.
До вечера ее никто больше не трогал. Только разносчик баланды просунул в камеру сальную миску с жиденькой бурдой, есть которую было невозможно.
Голоса, доносящиеся из соседних камер, начали стихать.
Биологические часы задержанных, еще не сбитые долгой отсидкой, сообщили постояльцам о времени сна.
Понемногу подвал заснул. Оля, хотя наступающая ночь могла принести ей куда больше неприятностей, чем остальным, тоже задремала, но чутко и настороженно. Потому негромкий стук резиновой дубинкой по решетке не стал для нее неожиданностью. Открыла глаза. Напротив ее камеры стоял мордатый сторож.
— Руки вперед, — приказал сержант. — Вытяни между решеток. Быстро.
— Зачем?
— Я кому сказал? — с угрозой проскрипел коридорный. — Положено. Выполнять.
— Да пошел ты, — Оля спрятала ладони за спину.
— Хорошо. Не хочешь, как хочешь, — привыкший к безнаказанности надзиратель рассвирепел. — Я тебе сейчас объясню, зачем.
Он сноровисто отворил замок и, шагнув в полутьму камеры, занес над ее головой резиновую палку.
Помогли Оле вдолбленые дедом уроки, или причиной стало что–то еще, неизвестно. Но не рухнуло в пятки сердце, не затряс мелкой дрожью предательский, лишающий способности рассуждать, страх тело. Она вдруг сообразила, что испытывает восхитительное, ни с чем не сравнимое чувство. Вокруг приобрело яркие и четкие очертания. В голове что–то щелкнуло, и ей стало абсолютно точно известно, что, какое действе она должна сделать в следующую секунду.
Шаг навстречу занесшему оружие вертухаю, и одновременно неуловимо стремительное движение зажатого в руках сапога. Который она успела подобрать с пола камеры за долю секунды до этого. Невероятно длинный, с прочной стальной набойкой, каблук–шпилька вонзился в глаз надзирателя, а сила инерции громадного тела усилила разящий эффект. Раздался громкий хруст. Брызнуло в стороны, потекло по руке теплая жидкость.
Насильник взвыл, дернулся вбок, замотал головой, присел на корточки, зажав глаз руками, на мгновение затих. И вдруг тело дрогнуло, вытянулось, засучило ногами, и затихло.
Оля с опаской, давя подступающую тошноту и спазмы, склонилась над телом, быстро обыскала. Добычей стал табельный пистолет, наручники, хитрый резиновый кляп, которым похотливый сержант, очевидно, собирался заглушить крики жертвы. Секунду помедлила, и вытянула торчащий из заднего кармана форменных брюк толстый бумажник.
Прислушалась к себе. С удовлетворением убедилась: — Ни тени мандража, ни глупой жалости, ни капли сомнений. А главное–она знала что делать дальше».
Выскользнула в приоткрытую двери, и неслышно проследовала по темному коридору. Возле кладовки остановилась. Обшитая жестью дверь, оказалась незаперта.