Карр. Это шифрованная телеграмма или газеты?
Беннетт. Это слухи, распространяемые в Цюрихе всей этой толпой разведчиков, контрразведчиков, радикалов, художников и всякого отребья. Кстати, сэр, приходил мистер Тцара. Ждать не стал.
Карр. Я не в восторге, Беннетт, от того, что вы начинаете усваивать это модное новшество, именуемое «ассоциативным мышлением».
Беннетт. Простите, сэр. Я вспомнил про мистера Тцара, потому что он как раз художник…
Карр. Кто вам позволил судить о моих друзьях, Беннетт? То, что мистер Тцара – художник, это его личное несчастье, которое никого не касается.
Беннетт. Да, сэр. Я положил телеграммы и газеты на буфет, сэр.
Карр. Есть что-нибудь интересное?
Беннетт. В Санкт-Петербурге Временное правительство заявило о своем намерении продолжать войну до победного конца, чем завоевало симпатии правительств стран Антанты. Однако комитеты рабочих депутатов, так называемые Советы, считают войну империалистической авантюрой, которая ведется вопреки интересам рабочего класса воюющих держав. Тех, кто поддерживает эту авантюру, Советы заклеймили выражением, которое переводится на английский примерно как «лизоблюдствующие прислужники буржуазии». По моему мнению, такая грубость неуместна и излишня…
Карр (томно). Боюсь, что меня не слишком интересует ваше мнение, Беннетт…
Беннетт (извиняясь). Оно действительно не представляет особенного интереса, сэр. Однако следует отметить, что в рядах левых нет подлинного единства. Существует и более экстремистская позиция, которой придерживается партия большевиков. По их мнению, российская ситуация обладает рядом уникальных особенностей, которые Маркс не мог предвидеть, а посему буржуазно-капиталистический этап в российской истории завершился в течение нескольких последних дней и теперь настало время для пролетарской революции. Но большевики представляют в Советах незначительное меньшинство, а их вождь, Владимир Ульянов, известный также как Ленин, находится в изгнании со времени неудачной революции тысяча девятьсот пятого года и в настоящее время проживает в Цюрихе.
Карр. Ну, разумеется!
Беннетт. Да, сэр. С вашего позволения я процитирую Ларошфуко: «Quel pays sanguinaire, même le fromage est plein des trous».[7] Ленин отчаянно пытается вернуться в Россию, но союзники, естественно, всячески препятствуют ему в этом. Поскольку Ленин в настоящий момент является чуть ли не единственным представителем большевистской ортодоксии, которую, несомненно, он сам и создал, с его взглядами в Санкт-Петербурге никто особенно не считается. Даже самый отчаянный любитель пари не поставил бы на то, что точка зрения Ленина возобладает больше чем один к миллиону. Однако предполагается, что именно вы поможете ему вернуться на родину.
Карр. Я помогу ему вернуться на родину?
Беннетт. Телеграмма от министра. (Поворачивается, чтобы покинуть кабинет?)
Карр. Один к миллиону.
Беннетт. Я бы поставил на него фунт, сэр.
Карр. Вы его знаете?
Беннетт. Разумеется, сэр. И, чтобы развеять ваши сомнения, скажу, что, по мнению лондонских газет, в действительности нам следует опасаться Керенского. (Выходит?)
Карр (в сторону). Беннетт начинает проявлять тревожащую меня склонность к иронии. Я всегда полагал, что ирония у низших классов общества есть симптом пробуждения социальной ответственности, хотя в настоящий момент еще трудно сказать, к чему это в конечном итоге приведет – то ли к вооружейному восстанию с захватом средств производства, распределения и товарообмена, то ли к расцвету либеральной журналистики.
Беннетт (входя). Мистер Тцара.
Входит Тцара, Беннетт удаляется.
Карр. Как поживаете, дорогой Тристан? Что привело вас сюда?
Этот Тцара (поскольку будут и другие) выглядит как ходячая пародия на румына. Появление его может сопровождаться соответствующей музыкой.
Тцара (полон энтузиазма, говорит с чудовищным румынским акцентом). Развлечения, развлечения! А что же еще? Как всегда, жуете, Генри? Эй, эй, к чему тут все эти чашки и все такое? Кого вы ждете к чаю? Надеюсь, это Гвендолен! Я люблю ее, Генри! Я приехал сюда на трамвае с намерением сделать ей предложение – ого-го!
Беннетт (входя). Мисс Гвендолен и мистер Джойс.
Входят Гвендолен и Джеймс Джойс. Беннетт остается у двери. Гвендолен и Тцара пристально смотрят друг на друга, но этого никто не замечает, потому что в тот же момент начинает говорить Джойс.
Джойс. Я – Джеймс Августин Джойс, всем привет!
И живу здесь уж много я лет,
извиняюсь за вид и поспешный визит,
но мне нужен ваш мудрый совет…
Этот Джойс выглядит как ходячая пародия на ирландца. Дальнейшая сцена написана лимериками.
Карр. Извините… как все же вас звать?
Джойс. Матерь божья!.. Ну что ж, объяснять,
Видно, все мне придется сначала…
Тцара. Ах, мисс Карр?
Гвендолен. Вы пришли, мистер Тцара?
Джойс (только что заметив Тцара).
Попросил бы не перебивать!
Гвендолен. Ах, какая неловкость, друзья,
Что представить забыла вас я!
Карр. Генри!
Джойс. Джеймс!
Гвендолен. Гвен!
Тцара. Тристан!
Джойс. Стало все по местам:
На чужбине мы все – как семья…
Карр. Говорят, вы, однако, поэт?
Джойс. Вычитали?
Карр. К несчастию, нет.
Но ваш облик таков,
Что понятно без слов…
Джойс. Я – ирландец!
Карр. Достойный ответ!
Лимерик – ваша родина?
Джойс. Дублин, увы!
Неужели заранее знали все вы?
Гвендолен. Он нуждается в средствах, ведь…
Джойс. Часто гении бедствуют.
Тцара. Если только уже не мертвы…
Гвендолен. Мистер Тцара – великий артист,
Первый в мире поэт-дадаист.
По субботам всегда
Он читает дада
В клубе, там, где был раньше стриптиз…
Джойс. Мистер Карр не поклонник дады,
И подобной даде ерунды…
Тцара. Говорить надо «дада»!
Джойс. Но признаюсь, мне надо…
Карр. Право, если вам деньги нужны…
Гвендолен. Генри! Деньги совсем не важны,
Поддержал бы ты пьесу,
Чтоб придать тем ей весу…
Карр. Что ж…
Джойс. И парочку фунтов взаймы!
Карр. Я согласен: пусть в этой войне
Музы с танком идут наравне.
Тцара. Музы? С крыльями тети?
Гвендолен. Ах, ну что вы плетете!
Джойс. Мне б и фунта хватило вполне.
Карр. Боши верят, вам должен признаться я,
Что любая культурная акция
Заменяет пять танков…
Джойс. Дайте двадцать пять франков!
Карр. Или роту…
Джойс. Согласен на двадцать.
Тцара. Ненавижу я люто культуру,
А особенно литературу!
Джойс. Хватит мне и десятки…
Гвендолен. Дадаисты мне гадки!
Тцара. И зачем я поверил вам сдуру…
Я на классиков смачно плюю!
Гвендолен. (Ах!)
Travesties
Тцара. От Бетховена просто блюю!
Гвендолен. (Ох!)
Тцара. Лишь дада даст все нам!
Гвендолен. Невоспитанный хам!
Тцара. Я на разум и логику ссссс —
Гвендолен. Дадаисты мне гадки!
Джойс. Что, вам жалко десятки?
Гвендолен. Я боялась, что скажет он «ссу». (Запоздало прикрывает рот рукой.)