Опустив взгляд на бритую голову трудившуюся у ее пизды, Шэрон поняла, что от того, чтобы кончить, ее отделяет не более чем вздох. Слишком много времени прошло с тех пор, когда кто-то вот так отсасывал ей, она снова чувствовала себя подростком, школьницей, впервые кончающей в собственной спальне, когда родителей нет дома. Кончиками пальцев она провела по его скальпу, чувствуя бархатистую гладкость голого черепа, а потом – он все продолжал лизать и посасывать ее мохнатку, – ее пальцы двинулись вверх по ее животу, чтобы погладить соски. Шэрон крепко сжала себе грудь.
А за стенами зала ожидания природа продолжала забирать город, а внутри Шэрон не могла сдержать крика, когда природа забрала ее саму. Почувствовав, что Шэрон кончает, Уилл неохотно отстранился. Шэрон свела ляжки, пытаясь удержать его на месте, но он знал, что его дело сделано.
Открыв глаза, Шэрон подтянула к себе лицо Уилла и осыпала его поцелуями.
– Малыш, это было так чудесно. И ты так хорошо сосешь.
Внезапно встав на ноги, она заставила встать и Уилла, прижалась к нему всем телом, чувствуя, как в нее вдавливается уиллов прибор. Ее руки забрались ему под рубашку, пробежали по мягким волоскам, идущим от пупка до самого прибора. Расстегнув на нем штаны, она отступила назад и снова села на скамью. Схватив штаны за пояс, она резко дернула их вниз, едва не охнув вслух от удивления…
Как и Шэрон, Уилл не видел необходимости дополнительно стеснять себя надеванием еще одного слоя одежды летом. Так что когда Шэрон стащила с него штаны, ее взгляду открылся не треугольник трусов, а огромный уиллов прибор, который, освобожденный из своей тюрьмы, закачался прямо у ее лица.
Невольно она провела пальцами по всей его длине, потом осторожно сомкнула на нем руки. Поглядев на Уилла, она увидела, что глаза его закрыты, а рот напротив слегка приоткрыт. Шэрон облизнула губы и, потянув его к себе, лизнула головку его прибора. Потом прошлась языком по всей его длине до самых яиц. Жар его прибора как будто согревал ей кожу. Схватив обеими руками зад Уилла, она взяла его в рот.
– Ага, отсоси мне, так хорошо, – словно самому себе прошептал Уилл.
Язык Шэрон то скользил, то едва касался прибора Уилла, когда она заглотала его. Он застонал почувствовав ее зубы у самого основания прибора. Шэрон почувствовала, как он твердеет, пока конец уиллова хуя не стал твердым и блестящим, как голыш на морском побережье, выглаженный бесчисленными веками приливов. Почувствовав настойчивость его движений, она поняла, что от того, чтобы кончить, его отделяет не более чем вздох, а потому удвоила свои усилия, сжала его яйца, раз за разом опуская голову.
Уилл чувствовал, как природа возвращает себе город: рушились здания станции, когда через бетон пробивались ростки, и шиповник опутывал ржавеющие шпалы. Дробные папоротники заклубились в его глазах, и сам воздух стал тяжелым от спор, когда Уилл дал природе забрать себя.
Поцеловав головку его члена, Шэрон слизнула последнюю каплю спермы. Уилл открыл глаза. На какое-то мгновение еще он испытывал удивление от того, что станция еще стоит. Несколько минут они сидели в полном молчании, прислонившись друг к другу и переводя дух. Каждый наслаждался вкусом другого, самим мгновением. Потом медленно с неохотой оба застегнули одежду.
– Это было восхитительно, – нарушила наконец молчание Шэрон.
– Твоя правда. Теперь я знаю, чего мне не хватало последние полгода.
– Надо будет как-нибудь это повторить. Но Уилл, давай пока не будем рассказывать об этом Жонглеру, ладно?
– Идет. Как скажешь.
Шэрон снова его поцеловала.
– Пошли, найдем чего-нибудь поесть. Я сегодня пару кредиток фунтов заработала.
Ни один из них не заметил маленькую собачку, черную и нечесаную, которая наблюдала за ними с дальнего конца платформы. Когда они выходили со станции, собачка встала, потянулась и решительно засеменила следом за ними.
4
Уилл прошел мимо ратуши Хэкни, потом побрел узкими переулками, ведущими к Лондонским полям. Шэрон настояла на том, чтобы перед тем, как каждый пойдет своей дорогой, дать ему пятерку – просто, чтобы поддержать его на первое время.
Он решил пойти выпить пинту. Уилл особо не любил большинство пабов Хэкни, но был один посреди Лондонских полей, который у них с ребятами был излюбленным местом водопоя. Ничего особенного в этом месте не было, только его местоположение.
Воркование сонма голубей среди чугунных внутренностей и стропил старого железнодорожного виадука напомнило Уиллу о том факте, что скоре придется столкнуться с тем, что его приятель Пройдоха однажды остроумно окрестил «рукавицей гуано». Дорожка проходила прямо под местом гнездования обширной колонии птиц, и Уилл мог бы припомнить не одни раз, когда он или один из знакомых ребят выбирались из-под моста забрызганные вонючими экскрементами. Но на сей раз они его не достанут. Уилл быстро пробежал через прохладную тень под мостом и очутился необгаженным в паре ярдов от паба.
На противоположной от паба стороне улицы высилась череда пустых промышленных зданий. Уилл еще помнил те времена, когда вдоль улицы стояли одноэтажные домики, которые снесли, чтобы расчистить место для этой никогда не сданной в аренду «деловой зоны», которая так и не увидит здесь никаких сделок. В этих местах было полно сквотов, и сам Уилл бывал здесь на дюжине другой шумных пьянок. Теперь все это снесли, – похоже по одной только злобе, но, кто знает, чьи карманы пополнили грязные сделки подобного «градостроительства». Все промышленно-деловые здания пустовали, окна в них были выбиты, а стены украшали граффити. И ради этого разрушили целый квартал, размышлял Уилл. Что за беспредел. Вавилон как всегда все перепутал.
Входя в открытые двери паба, Уилл с наслаждением втянул в себя запахи пива и табачного дыма, а потом обшарил глазами полутемное помещение в поисках знакомых лиц. Паб был пуст. Он выудил из кармана пятерку, потом снова поднял взгляд и с удивлением заметил, что в самом темном углу зала действительно кто-то есть – девушка. Девочка глядела на него во все глаза и улыбалась.
Уилл почувствовал, что голова у него идет кругом, – он готов был поклясться, что еще минуту назад там здесь никого не было. Выпучив глаза, девчонка скорчила рожицу, и Уилл вслух рассмеялся.
– Прощу прощения, э… я не собирался так пялиться.
Бармен кашлянул, потом вопрошающе поднял брови, и Уилл сосредоточился на многообразии бутылок и жидкостей в витрине.
– Пинту сидра, пожалуйста.
Пока бармен наливал ему пинту, Уилл снова поглядел в дальний конец стойки, где сидела девчонка. Там никого не было. Дерьмо. Просто голова кругом идет.
Забрав свою пинту, Уилл быстро прошел через бар и оказался на деревянной веранде, пристроенной к дому снаружи и значительно увеличивающей число посадочных место паба в летние месяцы. Поднося кружку к губам, Уилл закрыл глаза. Он обожал вкус сидра, резкость забродивших яблок была такой освежающей такой… естественной на вкус. Жонглер, вспомнил вдруг Уилл, готов был пить все что угодно, даже «Ультра Крепкий Большой», ввозимый одним из нефтехимических гигантов, чтобы потеснить вытеснить с рынка доброе английское пиво «теннент сьюпер». На взгляд Уилла это было даже не пойло, а просто распоследнее дерьмо, – кто знает, чего они туда напихали. Во всяком случае, сидр слишком уж не испортишь.
Уилл пытался спорить об этом с Жонглером, говоря, что как только падет Вавилон, где он мол станет покупать свои банки химического «Ультра Крепкого Большого», но пока в стране растут и плодоносят яблони и пока кто-то хоть помнит, как поддерживать процесс брожения, сидра будет всегда в достатке.